Бекки, был большим, и ширина его крыши достигала метров сорока. Вся она была покрыта гравием. Скованный льдом, он образовал крайне неровную и трудную для ходьбы поверхность. Бекки некоторое время стояла не двигаясь, но под ураганным напором сначала присела, а затем и вовсе встала на карачки. Хлестало так неистово, что у нее выступили слезы, которые тут же, скатываясь по щекам, замерзали. В глазах беспорядочно плясали огоньки. Она повернулась спиной к ветру, оперлась о выходную дверь и, вытащив из кармана мини-обогреватель, окунула лицо в исходящую от него теплоту. Рукоятка «ингрема» больно впилась под ребро, термос каждую секунду готов был выскользнуть из-под руки, токи-воки и фотоаппарат стесняли движения. Она осмотрела террасу. С трех сторон она подсвечивалась – значит, там были улицы. Четвертая, погруженная в темноту сторона выходила на проход. Бекки спрятала обогреватель и поползла в ту сторону со всем своим оснащением. В этой ситуации это решение оказалось наиболее эффективным. Постепенно бортик на краю крыши, который она сначала еле различала, стал приближаться. Даже в положении лежа она чувствовала, как вихрь все время норовил подхватить ее, опасно раскачивая. Холод проникал сквозь одежду и так жестко покалывал, что, казалось, обжигал кожу. Она говорила себе, что вся эта затея – безумие, которое невозможно вынести более пяти минут.
Тем не менее она понемногу подползала к бортику. Проход находился на южной стороне, так что в итоге северный ветер оказался у нее за спиной. Это было все же не самым худшим вариантом.
Наконец она дотянулась затянутыми в перчатки руками до края крыши и остановилась. Десятисантиметровый бортик, конечно, был плохонькой защитой. Она методично пересчитала все оборудование: термос, передатчик, фотоаппарат, оружие. О’кей. Теперь следовало устроиться поудобнее. Она уцепилась за бортик и подтянулась под самое его основание. Теперь она нависала над темной бездной. На переднем плане далеко внизу Бекки увидела множество строений из бутового камня, старинные дома, за ними центр Манхэттена с его мерцавшими на ветру огнями и, наконец, подвешенную над городом луну. В небе подмаргивали сигнальные светлячки пролетавших самолетов. Далеко-далеко на западе слабо мерцала последняя полоска угасшего дня. Но здесь, на крыше, полновластной хозяйкой была ночь, и двор внизу был виден лишь благодаря освещению из окон нижних этажей.
Она неловко поднесла аппарат к глазам, нашла нужную кнопку и повернула ее. Тотчас же в видоискателе появились цифровые показатели, и она нажала на ручку наводки на фокус. В поле зрения необычно резко и в деталях обозначился проход. Она различала мусорные баки с замерзшим на поверхности их крышек снегом. У домов из песчаника по другую сторону были разбиты садики, и она ясно видела оледеневшие стебли того, что осталось от летних цветов, как и шершавые, оголенные ветви деревьев. Освещение в окнах домов сначала ослепило ее, но, привыкнув, глаз отчетливо выхватил находившихся внутри их людей, большинство из которых застыли перед телевизорами. За стеклянной дверью немногочисленная семья сидела за столом. Двое взрослых и двое ребятишек. Она хорошо различала черты их лиц.
Закрыв «старлайт», она повесила его на шею и взяла воки-токи. Бекки неуклюже включила аппарат, затем поднесла приемник к уху так, что микрофон оказался у самых губ. Это будет ее единственный выход в эфир открытым текстом, и она не хотела затягивать сеанс без нужды, поскольку эти твари затаились где-то рядом, тщательно за всем наблюдая.
– Вы меня слышите? – спокойно спросила она.
Немедленно откликнулся голос Уилсона.
– Я тебя слышу.
Она коротко доложила обстановку.
– Я на месте, аппарат работает, адский холод.
– В аду жарко.
– Не придирайся. Проверим сигналы.
Она опустила кнопку микрофона, затем нажала на нее в течение трех секунд. Внизу Уилсон проделал то же самое. Характер потрескивания в телефончике заметно изменился. Она ответила двумя сигналами. Уилсон подтвердил прием. Код на случай опасности проверять не стали. Было решено, что к нему будут прибегать только при возникновении реальной угрозы. Если работают два первых позывных, почему бы не работать и третьему?
– Все о’кей,– сказала она.
– О’кей,– повторил Уилсон.– Первый вызов будет через пять минут.
И снова тишина. Они договорились вступать в контакт каждые пять минут, чтобы проверять, не убаюкала ли ее пурга. Если она вдруг не ответит, они немедленно придут ей на помощь. Бекки представила, как они втроем сидят сейчас в квартире. Она надеялась, что все обойдется без стычек. Ведь отношения между Диком и Уилсоном не были дружественными – и это было еще самой мягкой их характеристикой. А Фергюсон был настолько на пределе, что малейшая напряженность выводила его из себя. Ветер упорно подталкивал ее к пропасти, и Бекки свободной рукой крепко ухватилась за бортик. Прижав воки-токи к уху, она положила мини-обогреватель на крышу, прямо перед собой создав крохотную зону тепла: так хотя бы шея не страдала от арктического холода.
Она снова взяла фотоаппарат и внимательно, до малейшего закоулка, осмотрела проход. Ничего. Закрыв глаза, она опять окунула лицо в теплое облачко от обогревателя. Ледяной ветер простреливал насквозь, до костей; все ее тело напряглось от этого противостояния, и мысли ворочались тяжело, с трудом. Да, это будет долгая и трудная вахта. Поступил первый контрольный сигнал, и Бекки ответила. Еще раз осмотрев двор, она опять стала отогревать лицо.
И так продолжалось целый час, после чего она отодвинулась от бортика крыши и встала на ноги. Попрыгала на месте, пока не убедилась, что ноги не замерзли. Затем изобразила бег на месте, одновременно дуя в ладоши: это приободрило, создав впечатление хоть какого-то тепла. Несколько глотков кофе – и она почувствовала себя совсем неплохо.
Спотыкаясь, Бекки пересекла террасу и последовательно осмотрела каждую из трех улиц. Всюду одна и та же картина: пустынные тротуары в резком свете уличных фонарей, обвешанных ледяными сосульками. Лишь припаркованные автомашины как-то очеловечивали этот унылый городской пейзаж.
Внезапно ее внимание привлекла одна из машин. Она стояла во втором ряду и, как две капли воды, походила на полицейскую, но без опознавательных знаков. Чего это они тут болтаются? Эти парни явно за кем-то следили. Но как убедиться в этом с такой высоты? Резко хлестанул ветер, вынудив ее опять присесть на четвереньки. Она с трудом дотащилась до своего поста. Ну и пусть сидят себе и наблюдают! В сущности, они могут оказаться даже полезными в зависимости от развития событий. Мерзавцы! Это наверняка были полицейские из внутренней службы, которые вели слежку за Диком. Занятная все же получается история.
Она наклонилась вперед и снова с помощью аппарата внимательно осмотрела проход между домами.
– Пересменок, малышка,– прохрипел голос Уилсона.
Она, не говоря ни слова, подала ответный сигнал и быстренько ретировалась к выходу на лестничную клетку. Ей казалось, что она провела на крыше несколько недель. Ныло все тело, за исключением пальцев на ногах, которых она вообще не чувствовала.
Они поджидали ее за металлической дверью. Теперь основательно укутался уже Фергюсон. Она передала ему оснащение и поделилась с ним опытом борьбы с ветром. Он, слушая ее, согласно кивал головой, бледный и молчаливый. Дик заменил батарейки в каждом аппарате и сунул под руку доктору термос с горячим кофе. Громко лязгнув, захлопнулась железная дверь.
Условия сразу же показались Фергюсону намного более суровыми, чем он ожидал. Он зашатался, попытался сохранить равновесие, поскользнулся и, наконец, уперся спиной в металлическую створку двери. Все это дежурство казалось ему безмерно глупым, настоящим фарсом. Вместо того чтобы прятаться здесь, они должны были бы находиться в настоящее время на улице на полном свету и делать им дружественные знаки, описанные Бовуа. Его пронзил порыв ветра, и Фергюсон почувствовал, как напряглись мышцы. Как только эти полицейские выносят такие тяготы? Он попытался продвинуться вперед, но его опять отбросило. Заслезились глаза, и влага, застывая, лишила его возможности вообще что-либо видеть. Он приподнялся и сделал несколько неуклюжих шагов. Ноги подкосились, и он тяжело завалился на бок. Этот дурацкий пистолет врезался в бок. Схватившись за пронзенный болью живот, он включил воки-токи и начал говорить. Эта вылазка на крышу – выше его сил, он настаивал на том, чтобы его отпустили вниз, в проход, и дали
