Дамского, то в районе Холмиков. Иван Васильевич, убедившись в преданности всех членов кружка, в их глубокой тяге к объединению, предложил товарищам обмениваться друг с другом опытом своей подпольной работы. На одном из собраний кружка под руководством Бабушкина обсуждал самый острый вопрос: о снижение администрацией расценок на местных заводах.
Среди рабочих Брянского и Трубного заводов росло сильное недовольство. Почти на всех предприятиях города то и дело вспыхивали разрозненные выступления значительных групп рабочих, протестовавших против всевозможных притеснений предпринимателей и заводской администрации. На строительстве трамвая двое суток бастовали укладчики рельсов, не вышла на работу целая смена прокатного цеха на Брянском заводе, отказались принять новые расценки прокатчики Трубного завода. Но эти единичные, короткие выступления подавлялись заводчиками и полицией.
Наступил новый, очень важный этап деятельности Ивана Васильевича: члены подпольных марксистских кружков готовились к выпуску первых листовок с призывом к рабочим города.
Иван Васильевич решил найти совершенно изолированное помещение, чтобы в случае ареста не подвести своих товарищей. Он хотя в сильно нуждался в средствах, но подыскал отдельную недорогую комнату и переселился в нее.
Бабушкин и его товарищи усиленно хлопотали, чтобы достать типографский станок или хотя бы попытаться напечатать прокламации в какой-либо типографии. Однако все их старания не увенчались успехом: один из наборщиков, согласившийся было «провернуть» десяток-другой листовок, в последнюю минуту испугался и отказался.
В то время в Петербурге уже появились первые мимеографы, но Иван Васильевич знал, что за каждым покупателем этого прибора полиция устанавливает неослабное наблюдение, и сам стал мастерить печатающий аппарат. Он сделал железный стержень с выступами и ручкой, охватывающей своими гнездами концы железкой оси валика, затем послал Матюшу в аптекарский магазин за агар-агаром, приготовляемым из водорослей, раствор которого в известной пропорции с глицерином дает прекрасную упругую массу, необходимую для нанесения на валик.
Пришлось также похлопотать о подыскании бумаги, подходящей для печатания. Во избежание подозрений Бабушкин покупал бумагу в разных частях города. Ближайшие его друзья-кружковцы помогали Ивану Васильевичу печатать листовки. Когда листовки были готовы, подпольщики решили немедленно распространить их в рабочих районах города. «Конец 97-го и начало 98-го гг. были блаженными временами в Екатеринославе для лиц, распространявших листки, — вспоминал И. В. Бабушкин. — Нужна была только смелость выйти ночью на улицу и, никого не встретив — ни городового, ни дворника, ни провокатора, ни шпиона, которые мирно спали, заняться разбрасыванием листков.
Мы хорошо воспользовались этим обстоятельством и благополучно возвращались домой, кой-где иногда встречая ночного сторожа, после хорошо сделанной работы».
Бабушкин и его товарищи-кружковцы часть отпечатанных прокламаций расклеивали на заборах и домах, а часть раскладывали на скамейках городских скверов, на лавочках возле домов и т. п.
Результаты этого первого выступления членов кружка Бабушкина были хорошие: шедшие рано утром на заводы рабочие поднимали листовки, положенные на их пути, или читали приклеенные к заборам. Рабочие многие листовки попортили, стараясь снять их с забора и унести домой, чтобы прочесть не торопясь и не опасаясь появления полиции.
Бабушкин решил в следующий раз листовки не расклеивать на заборах и стенах домов, а постараться распространить их среди самих рабочих.
Полиция и администрация заводов узнали о появлении листовок лишь на другой день, когда мастера и всякого рода «хозяйские уши» (их было немало и на екатеринославских заводах) донесли жандармам и хозяевам о возбуждении, с которым читают и обсуждают рабочие какие-то появившиеся ночью воззвания. Полицейские помчались отбирать листовки и арестовывать читавших, но шпикам и полиции досталось лишь две-три листовки. Арестовать же никого не удалось, так как рабочие надежно спрятали эти ободряющие, правдивые обращения их неизвестных друзей. Но полиция насторожилась, и за каждым рабочим, состоявшим у мастера или шпика «на заметке», было усилено наблюдение.
Ивану Васильевичу также пришлось убедиться, что даже в отдаленном, глухом районе появился какой-то нарочито по-крестьянски одетый человек высокого роста, частенько прохаживавшийся около маленького домика, где жил Бабушкин. Иван Васильевич, уходя вечерами из дому, прибегал к дополнительным мерам предосторожности: он оставлял ярко горевшую лампу на своем столике, окно занавешивал так, чтобы с улицы нельзя было рассмотреть ни в одну щелочку, есть ли кто-нибудь в доме, а сам выходил через кухню во двор и направлялся к саду.
Пробравшись вдоль низенького, покосившегося забора до заросшего вербой и ольхой оврага, тянувшегося далеко в степь, Бабушкин осторожно перелезал через забор и спускался вниз. Сделав большой крюк, Иван Васильевич появлялся совсем не с той стороны, откуда его могли выследить филеры. Жандармы думали, что кружками рабочих руководит какой-либо интеллигент, живущий в центральной части города. Поэтому филеры долгими часами бесплодно ожидали появления человека подозрительного вида в почти обязательной по тому времени мягкой шляпе с огромными полями, с книгами подмышкой и внушительного размера палкой для защиты от собак.
А в это время Иван Васильевич глухими переулками и задворками, где перелезая через покосившиеся тыны, где шагая прямо по огородам, меж зарослей высокой кукурузы, по плетям огромных тыкв и арбузов, пробирался к маленькому домику на одной из Чечелевоких улиц.
Внимательно оглядевшись, Бабушкин осторожно дергал еле заметную веревочку, искусно спрятанную в пустой бочке у водосточной трубы.
В глубине домика тихо звякал колокольчик, дверь немедленно отворялась, Иван Васильевич входил к поджидавшим его друзьям. Затем он усаживался, вынимал из-за пазухи тетрадь или книжку, и начиналась увлекательная беседа, нередко продолжавшаяся до полуночного гудка.
Успех первых листовок придал бодрости кружковцам. Они с оживлением говорили о большом впечатлении, произведенном первыми прокламациями.
— Надо выпустить листовки специально для каждого завода! — предложил Иван Васильевич на одном из собраний кружка. В петербургском «Союзе борьбы» рабочие особенно интересовались именно такими листовками.
Через месяц каждая группа кружковцев получила по целой пачке подпольных листовок (двести- триста штук), предназначенных в отдельности каждому, крупному заводу. Написано было несколько разных листовок, обращенных к металлистам Брянского завода, железнодорожникам и даже к рабочим Каменского завода, расположенного в тридцати трех километрах от Екатеринослава. Всего удалось напечатать около трех тысяч экземпляров.
Для распространения листовок были намечены наиболее надежные, активные кружковцы. На каждый район вокруг того завода, где надо распространить листовку, выделено было три-четыре члена «Союза борьбы». Закончив успешно свою работу, они делали пометки мелом в условленных местах, чтобы товарищи знали, что никто не арестован и все листовки распространены. Иван Васильевич вспоминал, что «у всякого был свой знак, чтобы не было однообразия. Этот способ был очень удобен и конспиративен».
Но как проникнуть на самые заводы, разбросать листовки непосредственно в мастерских, в цехах? Днем, на глазах мастеров и хозяйских соглядатаев, сделать этого было нельзя. И Бабушкин со своими ближайшими товарищами по кружкам придумал немало остроумных способов для того, чтобы листовки попали прямо в руки рабочих.
…Полночь.
По всему городу раздаются то заунывные, то резкие свистки и гудки: на заводах меняется смена. На несколько минут гаснет электричество: останавливают машины для обтирания и смазки. Этим блестяще воспользовался, по совету Ивана Васильевича, его верный подручный Матюша. Еще с вечера, положив в карманы и за пазуху несколько десятков листовок, он засел на заводском дворе.
Терпеливо и настороженно наблюдал молодой рабочий за ярко освещенными окнами мастерской. Ровно в полночь, лишь только свет погас, и над городом раздалась перекличка гудков многочисленных заводов, Матюша выскочил из ямы и стрелой понесся через двор к мастерской. Там, как и обычно, во время короткого ночного перерыва, многие отдыхали, — кто сидел на подоконниках, кто устроился прямо на полу,
