В первую ночевку ему приснились убитые им канадские солдаты. Они лежали все в том же тамбуре, в крови, но никак не могли затихнуть и все шевелились, шевелились. Максим стрелял в них, но как только затихал один, начинал ворочаться другой, и Максим снова стрелял не в силах побороть страх и уйти из страшного тамбура потому, что для этого пришлось бы повернуться к мертвецам спиной.
Максим проснулся и вспомнил лежащего на спине в луже крови пилота. Больше кошмары с мертвецами ему не снились. Снились светлые радужные сны, в которых он все время о чем-то говорил с женой, играл с дочкой. Мир этих снов был ярок, прозрачен и весь наполнен светом. Проснувшись, Максим не мог вспомнить ни слова, помнил только чувство полной безопасности, счастья, всепрощения. Как в раю.
Контраст при пробуждении был такой силы, что в течение получаса Максим не открывал глаз, ловя остатки сновидения. Казалось, что его выгнали, бросили. Чувство колоссальной потери владело всем его существом.
Спасал ритуал еды: турецкая поза, консервная банка, нож. К концу трапезы Максим приходил в свое максимально эффективное угрюмо-упертое состояние и находился в нем до момента, когда пора было отходить ко сну. И так повторялось изо дня в день. Изо дня в день.
Волосы стали сальными. Ощущение грязного тела угнетало. Но дело того стоило. Он преодолел почти всю Канаду без каких-либо проблем.
В первый раз его попытались взять только в Ватсон Лейк. Водитель машины, какой-то иммигрант из Германии, к которому Максим подсел на трассе, узнал его. Но вместо того, чтобы поступать, как было предписано в распространяемой по телевидению инструкции – понадеялся, что русский бандит, говоривший с ним по-французски, не знает немецкого. Он набрал номер полицейского участка прямо в первом же придорожном таксофоне. Максим действительно плохо знал немецкий. Но сознание мгновенно выхватило слово «russisch». Это слово знает каждый русский с самого детства. Знание это пахнет старой кровью и ненавистью. Оно досталось вместе со ржавым железом все еще лежащим то здесь то там, оплывшими окопами, и все еще отыскиваемыми человеческими костями. Русский не может не узнать это слово потому, что это каркающее слово уже множество поколений ассоциируется с унижением и смертью. Услышав его, Максим неожиданно сам для себя озверел.
Когда немец сел в машину и машина двинулась, Максим выхватил из за куртки нож и, схватив потомка арийцев за рыжий затылок, приставил нож к его глазу.
- А ну, остановил! Быстро! Schnell! Скотина! Schwein! На обочину!
Немец в полном ужасе не понимая, что делает, путаясь в педалях, вместо тормоза надавил на газ и украсился замечательным широким порезом на щеке. От этого он испугался еще больше. Только что он казался себе бравым молодцом, который обманул и поймал «русского бандита», а теперь русский давал ему команды на его языке. И теперь русский его убьет. Зарежет его. Всего лишь за то, что он хотел похвастаться подвигом перед друзьями под бутылочку пива.
- Тормози я сказал! Тормози!
Максим схватил руль и вывернул его на обочину, одновременно рванув ручку вариатора на «стоп». Машина слетела с шоссе и заскользив по мокрой утренней траве врезалась в кустарник.
Озверелый Максим вытащил упирающегося и закрывающего голову руками немца из машины за шкирку. Утреннее шоссе пустовало, заступиться было некому. От отчаянья немец совершил попытку вцепиться Максиму в руку с ножом. Сильным, жестоким ударом в лицо Максим отбросил несчастного на машину.
- Ты куда звонил, suka? Куда ты звонил?!
Максим ударил жертву ногой под вздох.
- Русиш? Я тебе - русиш? Фашистская морда!
В голове немца что-то щелкнуло, какой-то тумблер, и в нем, тоже заработали какие-то древние инстинкты. И он, все еще закрываясь руками от Максима, визгливо закричал:
- Ich bin nicht ein Faschist! Ich bin nicht ein Faschist! Nicht toten!
В его голосе было столько страха перемешенного с надеждой, что Максим опешил.
- Куда звонил, я спрашиваю?
- Я звонил другу. Он работает тут, в полиции. Я не фашист. Вы понимаете? Я не фашист!
- Ты не фашист. Ты идиот. – Ярость Максима куда-то совершенно неожиданно ушла, оставив после себя усталость и обиду. – Только идиот может не знать, что даже не зная немецкого, русский всегда узнает слова russisch и toten. Всегда.
- До сих пор? – немец был совершенно поражен.
- До сих пор. Снимай штаны.
- Меня зовут Гунтер! – немец неожиданно шагнул вперед и, как-то вопросительно глядя Максиму в глаза, протянул руку для рукопожатия.
- А мне poher как тебя зовут, дружок. Снимай штаны.
Связав немца его же распоротыми брюками, Максим собрался было уйти. Уже повернувшись к автомобилю спиной, он помедлил, затем резко повернулся, подбежал к машине и вытащил из бардачка аптечку.
- Жалко мне на тебя время тратить, но может быть мне это Бог зачтет, когда домой вернусь.
Маским смазал порез на щеке антисептиком и наложил сверху пластырь.
- Ну, пока, Гунтер. Больше мне не попадайся.
Через километров пять быстрого бега Максим снова вышел на трассу и поднял большой палец. Теперь происшествие с Гунтером казалось ему забавным. Он улыбался.
Границу между Канадой и Аляской Максим прошел внаглую - обойдя таможенный пункт по реке. Аляска к этому моменту объявила о создании независимого государства. В независимом государстве, как положено, царил бардак. Отменили доллар, но поскольку ничего более оригинального придумать не смогли, ввели аляскинский «золотой» доллар, который непонятно с чем был связан и неясно как обеспечивался. Поэтому прежний доллар ходил по-прежнему как ни в чем не бывало, одновременно с еще десятком самопальных валют. Основной человеческой эмоцией
