Магия кошмара

— Ясно, — сказал я.

Майк бежал ко мне с пивом.

— Тим. Смешное имя. Вот Том — нормальное имя. А Тим — это кто-то маленький. Типа него. — Солдат указал на Майка левой рукой, не то чтобы пальцем, а всей рукой, правая рука все это время спокойно лежала на пистолете. — Этому маленькому говнюку надо носить платье. Черт возьми, да он и так носит платье.

— Разве ты не любишь женщин? — спросил я.

Майк поставил на стол передо мной банку пива «Будвайзер» и дважды отрицательно помотал головой. Он хотел, чтобы я зашел внутрь, потому что боялся, что этот пьяница его пристрелит, а теперь все стало еще хуже.

Я посмотрел на двоих солдат рядом с напившимся офицером. Оба были грязные и измотанные — что бы ни случилось с пьяным, это же произошло и с ними. Разница лишь в том, что они еще не успели напиться.

— Это сложный вопрос, — ответил пьяный. — Вопрос ответственности. Ты можешь отвечать за себя. Ты отвечаешь за своих детей и свой род. Ты отвечаешь за тех, кого защищаешь. Но как можно отвечать за женщину? Если можно, то до какой степени?

Майк потихоньку ушел за стойку бара и сел на табуретку. Рук его не было видно. Я знал, что у него там дробовик.

— Ты даже не представляешь, о чем я толкую, ведь так, Тим? Чертова тыловая крыса.

— Ты боишься, что пристрелишь любую женщину, что войдет сюда, поэтому и сказал бармену не впускать их.

— Какого черта этот сопливый сержантик лезет мне в душу? — поинтересовался пьяный у плотного мужчины справа от него. — Скажите, чтобы убирался отсюда, а то он у меня сейчас огребет...

— Оставь его в покое, — сказал другой мужчина.

Полоски высохшей грязи прилипли к его худому, осунувшемуся лицу.

Пьяный офицер задел меня, наклоняясь к другим. Он заговорил на ясном, доходчивом вьетнамском. Это был старомодный, почти литературный вьетнамский язык, должно быть, он думал и мечтал на нем, если владел им так хорошо. Он решил, что ни я, ни мальчик не поймем его.

— Это серьезно, — сказал пьяный, — и я говорю совершенно серьезно. Если хотите узнать, насколько серьезно, просто сидите на своих стульях и слушайте. Вы разве не знаете, на что я теперь способен? Разве вы сами ничего не узнали? Вы знаете то, что знаю я. Я знаю то, что знаете вы. Между нами лежит огромная тяжесть. Из всех людей на свете в этот момент я не презираю лишь тех, кто уже мертв или должен умереть. В этот момент убийство ничего не значит для меня.

Он говорил еще, и я не могу поклясться, что точно передаю его слова, но смысл был такой. Может быть, он сказал, что убийство стало пустым.

Потом все на том же струящемся вьетнамском, который даже для моих ушей звучал как высокопарный язык третьесортной викторианской новеллы:

— Вспомните, что у нас в джипе; вы должны помнить, что мы привезли с собой, потому что я никогда не забуду этого. А вам разве легко будет забыть?

Чтобы вычистить и выбелить кость, требуется много времени и терпения. А череп — самая трудная часть всего скелета.

— Налейте своему командиру еще этого нектара, — сказал пьяный и откинулся назад на стуле.

Он смотрел на меня, держа руку на пистолете.

— Виски, — сказал крепкий солдат.

Майк уже тащил бутылку с полки. Он понял, что офицер хочет напиться до беспамятства, прежде чем сорвется и убьет кого-нибудь.

На секунду мне показалось, что плотный солдат справа мне знаком. Волосы на его голове так коротко сбриты, что он казался лысым, а глаза просто огромные. Часы из нержавеющей стали свисали через прорезь в воротнике. Он протянул мускулистую руку за бутылкой, которую поднес Майк. Мальчик старался держаться как можно дальше от стола. Солдат открутил крышку и налил в три стакана. Пьяный офицер тут же выпил все виски и стукнул стаканом о стол, требуя следующей порции.

Изможденный солдат, который до сих пор молчал, произнес:

— Что-то здесь произойдет. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Эй, друг!

— Этот парень никому не друг, — сказал пьяный. И прежде чем кто-нибудь успел сообразить, он схватил пистолет, прицелился в мою сторону и выстрелил. Огненная вспышка, громкий взрыв и резкий запах пороха. Пуля прошла прямо через мягкую деревянную стену на расстоянии восьми футов слева от меня. Тоненький лучик света стал пробиваться в комнату через новую дырку.

На секунду я оглох. Сделав последний глоток пива, встал. В голове звенело.

— Ненавижу все это дерьмо, понял? — сказал пьяный. — Хорошо понял?

Солдат, который назвал меня другом, засмеялся, а плотный налил пьяному офицеру еще виски. Затем он встал и направился в мою сторону. Усталость и разводы грязи не скрывали его напряженности и обеспокоенности. Он уселся между мной и парнем с пистолетом.

— Я не тыловая крыса, — произнес я. — Мне не нужны проблемы, но воюют не только такие, как он.

— Может, ты позволишь мне спасти твою задницу, сержант? — прошептал он. — Майор Бачелор три года не видел белого человека, и у него небольшие проблемы с адаптацией. По сравнению с ним мы все тыловые крысы.

Я посмотрел на его изорванную рубашку.

— Ты что, нянькой подрабатываешь, капитан?

Он окинул меня рассерженным взглядом и оглянулся через плечо на майора.

— Майор, брось свою чертову пушку. Этот сержант — боевой солдат. Он возвращается в лагерь.

— Мне все равно, кто он, — сказал майор по-вьетнамски.

Капитан начал подталкивать меня к двери, все время оставаясь между мной и своим столиком. Я жестом показал Майку, чтобы он выходил со мной.

— Не бойся, майор его не пристрелит. Майор Бачелор любит «ярдов», — сказал капитан.

Он нетерпеливо посмотрел на меня, потому что я шел медленно. А потом я видел, как изменилось лицо капитана, когда он посмотрел мне в глаза.

— Черт возьми! — сказал капитан и тут же остановился. — Черт возьми, — повторил он, но уже другим тоном.

Я начал смеяться.

— Ох, это же... — Он затряс головой. — Это же и вправду...

— Где же ты был? — спросил я его.

Джон Рэнсом повернулся к столу.

— Эй, я знаю этого парня. Это мой старый футбольный друг.

Майор Бачелор пожал плечами и положил пистолет на стол. Глаза его закрывались.

— Я не люблю футбол, — сказал он, но руку с оружия не убрал.

— Налейте сержанту выпить, — произнес изможденный солдат.

— Налейте этому чертову сержанту выпить, — поддержал майор.

Джон Рэнсом быстро пошел к бару и схватил стакан, который протянул ему вконец растерявшийся Майк. Затем Рэнсом вернулся к своему столу, наполнил два стакана и с ними снова подошел ко мне.

Мы наблюдали, как голова майора постепенно опускается на грудь. Когда его подбородок наконец достиг расстегнутой верхней пуговицы изодранной рубашки, Рэнсом сказал: «Давай, Боб», и другой мужчина потихоньку вытащил пистолет из-под руки майора. Он засунул его себе за пояс.

— Он вырубился, — сказал Боб.

Рэнсом снова повернулся ко мне.

— Он не спал трое суток подряд, пока был с нами, и одному Богу известно, сколько еще до этого. — Рэнсому не пришлось уточнять, кто это «он». — Мы с Бобом немножко поспали по очереди, а он трепался