позвонит мне и не сообщит, что она свободна, я иду в милицию.
– Ваше право, – как-то уж слишком самодовольно произнес голос. – Идите куда хотите. Хотя, если позволите, дам совет. Для вашего же блага, Сашенька, – не ходите в милицию. Не надо. Целее будете.
– Вы мне угрожаете?! Убьете, да?!
– Нет, Александра. Вы мне не нужны. Но право слово, ходить в милицию и рассказывать всю эту историю я вам не советую. Отправляйте документы, ждите Риту и постарайтесь все забыть. Адью, моя красавица.
Разговор закончился, я повернулась к Антону на вращающемся кресле и, посмотрев ему в глаза, спросила:
– Отправлять?
Антоша серьезно кивнул, я вставила флешку, скопировала всю информацию на Риткинком и, произведя необходимые манипуляции, дала компьютеру приказ: отправить.
На часах было 12.16. Нам оставалось только ждать. Хорошего или плохого – неизвестно. Пока мы только, плавая впотьмах, случайно прибились к нужному берегу, каким-то чудом вычислили Кравцова, но дальше…
Дальше нас разбросало в разные стороны, как щепки разбитого бурей суденышка…
Глава 3
Антон стоял в прихожей и смотрел, как я, обшаривая выдвижные ящички тумбы, разыскиваю комплект ключей проказника Андрюши. Еще вчера, уезжая к Денису, Ритуся мне сказала, что на семейном совете Андрюшу решили лишить всех ключей, дабы проказник все лето базировался исключительно на даче. И разрешила мне воспользоваться дубликатами, если приспичит сходить в магазин или еще по какой надобности.
– Я поселю тебя временно у Ритиной подруги, – вытаскивая из-под стопки варежек связку ключей с брелком-черепом, сказала мальчику. – Ее зовут Серафима. Она неделю назад сломала ногу и сейчас звереет от одиночества. Передвигается только на костылях, только по квартире и всех зовет в гости.
Предупреждать ее звонком не будем. Я сейчас телефонов, как пуганая ворона кустов, боюсь. Так что пойдем без спроса, авось не выгонит.
Антоша, ошарашенный известием о похищении Кулеминой, покладисто кивнул. Он вообще стал подозрительно молчаливым, насупленным и спрятанным внутри себя. Со мной почти не разговаривал, а лишь кивал да горестно вздыхал.
Но когда мы с ним шагали по проложенной наискось через двор дорожке к Серафиминому дому, мальчишка вдруг остановился, повесил голову и уставился на асфальт под своими ногами. Я потянула его за руку, но Антон только дернул плечом и не сдвинулся с места.
– Эй, парень, ты что? – внутренне холодея, спросила я, так как подозревала, что сейчас произойдет то, чего я так долго опасалась. Нервы маленького мальчика не выдержат, и он впадет в истерику.
И говоря по совести, этого давно можно было ожидать. Это было оправданно, мальчик и так держался слишком долго. Но как справляться с иступленными детскими слезами, я не знала. Не умела. Не имела опыта.
Нет, безусловно, я не думала, что Антоша упадет на землю и забьется в судорогах, как карапуз, которому мама в магазине отказалась купить новый паровозик. Но что делать, если у мальчишки от всех тревог сдвинется крыша, – вот хоть убейте, не могла представить!
Что делать, если маленькие люди плачут, ты один с ними рядом, но не умеешь оказывать психологическую помощь?!
Вначале я даже не хотела рассказывать Антоше о похищении Маргариты. Подозревала, что это знание окажется непосильным для детского рассудка. Но еще больше я опасалась ничего ему не рассказать вообще. Я могла отправиться выручать Маргариту, могла пропасть вместе с ней и не оставить следов.
И что бы тогда делал мальчик? Пошел бы в милицию и там твердил: две тети делись неизвестно куда? Ушли, потом одна вернулась, а позже и она пропала?
Нет, я должна была держать Антошу в курсе всех событий. У меня не было выбора. И к сожалению, не было иного наперсника, кроме маленького измученного мальчика. Каждый новый человек, ввязавшийся в эту историю, моментально становился потенциальным трупом в разной степени вероятности…
Я подошла к Антону близко-близко, села на корточки и заглянула под опущенную челку.
– Эй, ты чего? – спросила тихо. – Плакать, что ли, собрался?
Антон строптиво помотал головой и отвернулся.
– Не дрейфь, парнище! Мы прорвемся! Мы – молодцы. Не из такого выбирались.
Погладила мальчика по плечу, но он сбросил мою руку резким движением и выкрикнул:
– Это я виноват, да?! Я во всем виноват?! – В голосе, булькая, закипали слезы. – Я тебя во все это впутал, да?!
– Ты что, Антон?! – искренне возмутилась я. – Ни в чем ты не виноват! Я сама дура набитая, а ты говорил: пойдем в милицию, к лейтенанту Мухину!
– Нет! – разошелся мальчик. – Я не ребенок, я все помню! Мы не успели пойти в милицию, моей мамке позвонили! Я во всем виноват! Я звонил из твоего дома!
Я взяла Антона за запястье и сильно дернула:
– Успокойся! Все началось с того, что я наврала милиционерам! Сказала бы правду – арестовали бы Коновалова, и все!
Антоша шмыгнул носом. И я двинулась закреплять победу. Пустилась каяться и валить все на себя.
– Если бы я не захотела по-легкому деньжат срубить, все было бы иначе…
– А ты хотела? – скосив на меня глаза из-под челки, поинтересовался маленький честный человек.
– Да! Я хотела. Пока не узнала, что Коновалов убил Лизу, надеялась подзаработать.
Новая информация, новое видение ситуации дали мальчику пищу для размышления. Отвлекли от слез. Шмыгая носом, мой форвард смотрел на меня искоса и, кажется, без прежнего уважения.
Но это пустяки. Главное – он перестал обвинять во всем себя.
А я – выдержу. Я это заслужила.
Но до конца своих дней я буду помнить этот отмытый слезами до полной чистоты и прозрачности взгляд, это легкое, замешанное на презрении недоумение.
Я это заслужила.
И не буду объяснять маленькому мальчику, как тяжело живется тете, чей дядя наделал долгов и спрятался в могиле. Зачем ребенку эта изнанка? Ему своих горестей хватает…
– Ты простишь меня, Антон? Мальчик ковырнул мысом кроссовки асфальт.
– Прости. Я уже расплачиваюсь и наказана.
– А Рита? – Антоша вскинул голову.
– Рита страдает за меньшее. В фантазиях нет ни греха, ни преступления.
Мальчик снова отвернулся, посмотрел на стайку голубей, копошащихся в теплом песке возле песочницы, смутился и спросил тихо-тихо:
– А я страдаю за то, что неправду в милиции сказал? Да, Саша?
Ну вот, что называется, и поговорили. Повесили на себя каждый по собаке и встали вровень, как два взрослых человека.
Я распрямилась, приобняла товарища за плечи и повела дальше.
– Забудь, Антон. Ты с самого начала ни в чем не виноват. Ты всегда хотел только одного – сделать как лучше. И в этом нет вины. Только недостаток жизненного опыта. Но это пройдет, поверь.
Почти до самой квартиры Серафимы мы молчали. Я боялась нарушить хрупкое равновесие мальчишеских мыслей, Антон сопел совсем по-взрослому, как уставший разгружать вагоны мужичок, и
