сохранит меня, то одна мысль возврата домой усладительна!..
22-го мая. Встала в седьмом часу, наскоро напилась чаю, оделась и отправилась к своим страждущим. Казака и еще одного несчастного уже не нашла. Царство им Небесное! За одно благодарю Бога, что обоих успела причастить. Напоила больных чайком со своими галетами. Велела накурить своим уксусом. Пришел доктор и, подойдя к каждому, спрашивает, лучше ли ему? Тот отвечает: Лучше». Он говорит: «Лекарство то же». Но какое то же: з них ни один не получал ничего со вчерашнего дня! Здесь так делается: приходит утром доктор, прописывает каждому лекарство (но более все одинаковое); некоторым Режет опухоли и выдавливает материю, другим вправляет свихнутые члены, а я стою подле и держу мокрое полотенце чтобы вытирать ему руки. Вечером доктор приходат еще раз, а лекарства нет как нет! Его приносят на другой день, часу в десятом. А тут некоторые в горячке, им нужна скорейшая помощь… Например: прописывают два фунта горчицы, а приносят осьмушку! Другие рецепты, без церемоний, разрывают, говоря, что у них нет таких медикаментов!.. Просто ужас, что делается!
Сегодня на мое отделение недостало квасу; я послала вытребовать, а мне в ответ сказали, что завтра будет вдвое… но этого «вдвое» никогда не отпускалось; между тем требования оставались там, и за них, не выдавая материалу, получали деньги. На будущее время я поступала умнее: когда мне чего не отпустят, я вытребую требование и разорву его и тем не даю обманывать вместе с больными и правительство. Зато впоследствии мне и отомстили за это. Мой дом с больными был причислен к № 14 по провиантской части; главный был какой-то высокий капитан с немецкой фамилией (не помню какой). Он в конце войны, как я слышала, отличился тем, что ворованные деньги разменял на золото у доброго старичка ген. Остроградского, да еще взял у него коляску и укатил за границу. Он-то, видя, что у меня трудно мошенничать, и велел разломать печку. Как это утешительно и как полезно! В обед я сама сварила некоторым бульон, другим киселя на красном вине, а одному на хересе. Вечером снесла им белый хлеб; двоих напоила черникой, и, благодаря Бога, они меня любят и благодарят.
23-го мая. Прошел еще день, полный забот и горя при виде страданий людей. Утром сама поила чаем и травой, троим ставила горчичники. Доктор хотел поставить одному мушку, но тот, бедный, заплакал, говоря, что мушка его задавит. И действительно: каждая лежит по пяти часов и не производит действия. Я выпросила позволения сама сделать из своей горчицы катаплазм, приложила, и, благодаря Бога, больному лучше. Некоторым варила саго на красном вине. После обеда стали всем переменять белье, тюфяки и подушки. Которые не очень слабы, те вышли в сад, а слабые сидели на шинелях. Я поглядела на них, ушла домой от пыли и, возвратясь часа через два, подошла к одному слабому. Он лежал на левом боку; правый глаз был открыт, и меня удивило, что он не отмахивается от мух. Подождав немного и видя, что он без движения, я позвала дневального и велела посмотреть. Он уже был мертв!
Другой, жандарм, очень видный и красивый, был также слаб; я подошла и спросила, что он чувствует? Он отвечал, что ему очень тяжело. Я спросила: не желает ли приобщиться. Он сказал, что недавно приобщался и готов умереть, потому что послужил батюшке-царю. «Не почитать ли тебе молитвы?»— «Как, матушка, твоей милости угодно». Я пошла, чтобы отдать приказания, и, возвратясь, увидела, что он уже кончается. Я не велела служителям ходить и топать, а сама мысленно молилась за него и видела, как тихо было последнее его дыхание. Глядя на него, я подумала, что так же умирал наш царь… И какая разница?.. Там… и здесь — где я одна смотрела на него и сокрушалась. Когда я вышла в другую комнату, приказав его одевать, увидела, что к больному казаку пришли три двоюродные брата; они встали и, поклонясь, со слезами сказали мне: «Барыня, помоги ему; у него много детушек!» Я сквозь слезы выговорила несколько утешительных слов и спешила удалиться… Такие сцены тяжелее, нежели видеть смерть; там радуешься, видя, что Господь успокаивает страдальца; а здесь: надежда к жизни и почти ник^их средств к помощи. Все упование на Господа!
вечером, стоя на крыльце, я ожидала доктора. Нако-ец ВИЖУ> что он идет, и к нему подходит какой-то старик. Я, зная, что он не поймет, подошла к ним и объ-нила, что старик просит помочь его жене. Осмотря льницу, мы вместе пошли на квартиру, где ожидала нас несчастная, у которой страшная колика, так что она кричит.
Доктор, с помощью моей, все расспросил, велел тотчас поставить банки и прописал лекарство. Надо было видеть радость и благодарность этих несчастных!.. Подобная минута вознаграждает за многие лишения и неудобства. Вечером поставила себе два горчичника, и теперь пора отдохнуть.
Сегодня утром заезжала ко мне М. И. Княжевич и нашла, что я похудела, но мне кажется, что это с ее стороны пылкость воображения и боязнь за меня. Я чувствую себя очень хорошо, тем более, когда бываю обрадована ее приездом, — она добрейшая, прекрасная женщина.
24-го мая. Я забыла упомянуть, что 22-го мая, после обедни, была по совету Владислава Максимовича у губернатора Адлерберга. Он уже знал о моем приезде, а мне потому должно было явиться, чтобы, если Господь приведет возвратиться, то выпросить у него подорожную по казенной надобности. Он обещал и вообще был очень внимателен. А сегодня приезжал ко мне знакомиться гражданский губернатор Браилко, к которому я имела поручение от м-ме Казначеевой. Он уже третий раз приезжал, но я почти всегда при моих страждущих. Благодаря Бога, им лучше. Один только страдает другой день, и Бог не дает ему смерти.
Дела мои шли обычным порядком, и все, с помощью Божией, хорошо. Завтра двенадцать человек выписных. Надо писать много писем.
25-го мая. Встала довольно поздно, и поспешила к больным. Вчерашний страдалец умер в пять часов утра. Другие, благодаря Бога, поправляются, и теперь у меня больных двадцать четыре человека. Для слабых опять варила суп. Выходным дала по рюмке красного вина и по пяти копеек серебром на калач, и они очень благодарили. Двум, у которых пропали ранцы, дала по рубашке.
Вечером была у И. Я. Браилко, познакомилась с его женой и дочерью, очень милые и почтенные люди. Напившись чаю, пошла в сопровождении их к М. А. Рудзевич, чтобы поблагодарить ее за присланные вещи и спросить, как некоторые употребляются. Из Комитета получила двенадцать рубашек, семь пар чулок, чаю один фунт, голову сахару, малины, черники и холста для бинтов.
На требовании я подписываюсь: «Надзирающая за больными Копылова». Мое инкогнито сохраняется, но, конечно, не для всех.
26-го мая. Утро прошло как и всегда. Благодаря Бога, больных у меня не много, но главный доктор сказал, что скоро опять наполнят. В Севастополе нынче ночью слышны были выстрелы, но не очень сильные. Впрочем, я сама не слыхала. Чтобы воспользоваться прекрасным вечером, подышать свежим воздухом, а главное, исполнять предписание доктора — гулять каждый вечер — я решилась сегодня после обеда ехать на дачу к Княжевичам. И еше один магнит меня притягивал: в прошедший четверг, бывши у них, я получила письмо Мишеля и теперь надеялась на то же, хотя и не от него. Между тем твое письмо, мой милый брат, я получила 2-го числа. Крепко целую тебя за него и благодарю от души, за советы и замечания еще больше благодарю: они мне необходимы, а то, хотя во мне не ослабевает желание, но кажется слабо исполнение моей обязанности. Впрочем, скажу, положа руку на сердце: и рада бы сделать более, да нечего. И то, благодарение Господу, все идет хорошо.
Итак, приехав вечером на дачу, я нашла там человек пять гостей, между прочим Мансурова. Это очень умный молодой человек, и мы с удовольствием его слушали. К чаю приехала графиня Адлерберг; я с ней познакомилась, и она очень была внимательна ко мне, просила адресоваться к ней, если что будет нужно для моих больных. ВДишь ли, мой милый друг, как трудно мне сохранить °е инкогнито! Но слава Богу, здесь не находят важным ^г поступка и говорят об этом очень равнодушно. Да и вы, друзья мои, не думайте, что мой подвиг слишком важен… Самое трудное — это доехать, а здесь, право, ничего нет трудного; вот что Господь даст после. Здесь боятся одного, чтобы неприятель не занял Перекопа и тем не прекратил сообщения: тогда мой возврат будет потруднее приезда — но Бог милостив! Да будет во всем Его святая воля! Я этим руководствуюсь, на это надеюсь… хотя, признаться, очень лениво молюсь; молитесь вы за меня, мои родные! Верно, вашими молитвами Господь хранит меня. Впрочем, бывают минуты, как, например, сегодня: приехав в шесть часов на дачу, я узнала, что они пошли в сад, и когда я отправилась их отыскивать и шла между горой и дивными растениями в виду горы Чатырдага, по которой проходили облака, вся окрестность окружена высокими горами, на которых пасутся стада, и все это так дивно хорошо, что я почувствовала себя ближе к небу и от души помолилась и поблагодарила Бога за его неисчислимые благодеяния ко мне, недостойной и грешной.
27-го мая. Утро. Сегодня был у меня главный доктор и приказал шесть человек поносных перенести в другую больницу. Они, бедные, очень горюют и не хотят переходить; говорят, что они без меня пропадут, и
