успокоился. «Вот я и выторговал нам ещё несколько часов жизни, мой друг», — подумал я и в бессилье откинулся на стену.
Глава 10
Сколько прошло времени, сказать было трудно. Я сидел на койке рядом с Мати, потом мерил камеру шагами, пытался заснуть. Наконец, мне удалось провалиться в какую-то поверхностную дремоту, и мне тут же приснился кошмар про то, как я перед зеркалом снимаю со своего лица маски, а их бесконечное количество Проснулся я в холодном поту от того, что лязгнул засов камеры. Мати спал безмятежным сном. Маленькая дверца открылась, и туда просунули два видавших виды алюминиевых стакана. Я взял стаканы: в каждом было немного воды. В дверцу тут же сунули мятую алюминиевую тарелку, и только я её взял, как дверца моментально захлопнулась. В тарелке лежали четыре куска хлеба и два срезка сырокопчёной колбасы, что я запасал для нас в мешках. Я разбудил Мати и мы поели. Мати даже крошки с одеяла собрал и съёл.
— Голодно-то как! — Жалобно сказал он. — Тебя не сильно напичкали наркотой?
— Вообще не пичкали. Я сам всё рассказал. Поэтому нас и кормят, а ведь предлагал же поесть ещё в метро!
— Ты только не злись, я тоже им всё рассказал, я на наркотике не мог соображать, — Он уставился в пол.
— Не вини себя, ты тут вообще не при чём. Весь спрос будет с меня. Между прочим, тебе не показалось странным, что нас объявили военными преступниками, и допрашивает нас генерал Пандыр?
— Па-а-н-Де-Ыр, — Передразнил Мати. — Не, я как-то не думал.
— А зря, потому как в армии уж точно найдётся не один военный следователь, прокурор, переводчик, контрразведчик и так далее, кому бы эту простую задачу могли поручить. Что проще? Накачал человека наркотиками и тряси его, как рождественскую ёлку! Так ведь нет, сам генерал, которому бы стратегическим планированием заниматься и двигать полки по картам сражений, сидит в маленьком кабинетике и слушает, что лопочут белобрысый олух, да бывший наркушник. Нет, тут что-то не так! И почему это нас в одну камеру посадили?
— Ну, чтобы нам было веселее вместе…
— Ага, чтобы мы могли договориться о том, как вести себя на допросе, или чтобы вместе сбежали?
— Я понял: здесь есть подслушивающее устройство! — Воскликнул Мати и начал осматривать камеру.
— Бесполезно. Я уже пытался найти. Вероятнее всего, оно вмуровано в одну из стен, чтобы как раз не нашли. Но этот ход хотя бы понятен. Не понятно, что им от нас нужно: я застрелил этого осла на виду у пяти человек. По любым земным законам меня можно было бы упечь в тюрьму лет на пять, даже не напрягаясь со сбором доказательств, а в статусе военнопленного — не особо даже с судом напрягаясь. А тебя могли бы вообще отпустить — ты на свидетеля-то тянешь с трудом.
— Я останусь с тобой, — Заявил он безапелляционно. — Я к этому двадцать пять лет шёл, чтобы наблюдать их, изучать их язык!
— Эх, Мати, Мати, — Я протянул руку и потрепал его по голове.
— Что? — Он внимательно посмотрел на меня.
Я вздохнул, но так и не решился сказать, что жить нам осталось недолго.
Снова загремели засовы на двери, и в камеру вошли три конвоира. Хотя все азиаты были для меня на одно лицо, я готов был поклясться, что это были другие солдаты, не те, что приходили за мной. Тот, что с дубинкой, остался закрывать камеру, двое других потащили нас в направлении, противоположном тому, куда нас водили на допрос. На старом промышленном лифте мы спустились этажей на пять вниз и попали в просторный зал с высоким потолком, уставленный разнообразным физико-химическим оборудованием и приборами. Вдоль зала шёл коридор из толстой металлической сетки, по которому нас провели в квадратный бокс, выложенный из каких-то тёмных блоков в дальнем углу зала. Внутри бокс оказался размером три на три метра и около двух метров в высоту. Стены бокса были выкрашены ослепительно белой краской. Несколько мощных ламп буквально заливали бокс светом. Две видеокамеры под потолком смотрели на три привинченных к полу металлических стула с подлокотниками. На одном из них уже сидел какой-то азиат в одних трусах. Руки его были привязаны к стулу самофиксирующимися пластиковыми хомутами. Он тревожно озирался.
Нас с Мати бесцеремонно усадили на металлические стулья и привязали такими же хомутами. Из большого динамика на стене последовала короткая лающая команда, солдаты отдали честь невидимому командиру и поспешно удалились, закрыв за собой тяжёлейшую белую дверь со штурвалом.
— Внимание, — Послышался из динамика голос генерала. — Сейчас вы будете подвергнуты испытанию, добровольное согласие на которое вы сегодня подписали.
Я сильно выругался в адрес генерала и его матери, но генерал никак не среагировал на это. Он, очевидно, повторил свою фразу на родном языке, после чего сидевший с нами азиат начал дёргаться, причитать и просить, но после короткого окрика генерала заткнулся.
— Вы должны в подробностях запомнить, что с вами происходит, чтобы впоследствии описать наблюдаемые явления, — Сказал генерал и повторил это же на своём языке.
Азиат заскулил и вжался в стул.
Спустя секунду я ощутил лёгкий приступ волненья и слабый высокочастотный писк в ушах. Азиат в панике забился на стуле. Он начал что-то кричать, выгибаться, пытался высвободить руки, издирая в кровь запястья о пластиковые хомуты, потом разрыдался, продолжая что-то выкрикивать. Когда штурвал на двери завертелся, и она открылась, он пребывал уже в невменяемом состоянии. Солдаты разрезали связывающие его хомуты кусачками и под руки увели из бокса.
— Что вы почувствовали? — Загремел со стены голос генерала.
— Я почувствовал слабый высокочастотный свист, который воспринимался скорее не как звук, а как давление на уши, — Сказал я.
— А я вообще ничего не почувствовал, — Заявил Мати. — А что было с этим беднягой?
Стена ответила молчаньем. Время шло.
— Генерал, — Сказал я. — Вы собираетесь нас отсюда выпускать или нет?
Никто не ответил. Мы с Мати обменялись недоумёнными взглядами. Я попытался было освободиться, но хомуты крепко удерживали меня на стуле. Снаружи раздались размеренные шаги, и в бокс вошёл пожилой азиат в чёрном костюме-двойке. Он опирался на трость из резного дерева, на ногах были лаковые туфли, а волосы гладко прилизаны. В разрезе пиджака проглядывала дорогая бежевая рубашка и шейный платок. Руки были в чёрных перчатках. Он внимательно оглядел нас, потом ткнул тростью в Мати и приказал: «Умри!» Я ощутил исходившую от него волну внушения, чуть более сильную, чем у господина У.
— Да пошёл ты, — Ответил Мати.
— Сам сдохни, — Добавил я.
Незнакомец усмехнулся, резким движением повернул рукоятку трости, выхватил из чёрного дерева длинный тонкий клинок и сделал выпад в мою сторону, чуть было не попав мне в сердце. Я еле успел отпихнуть клинок ногой, и азиат едва не упал, вложив в удар энергию своего тела. В этот момент кто-то включил испытательный сигнал. Незнакомец поморщился, даже закрыл одно ухо левой рукой, но продолжил наносить удары. Сначала он пытался уколоть в сердце то меня, то Мати, но мы довольно ловко отбивались от его неуклюжих ударов: он был медлителен, а испытательный сигнал явно действовал ему на нервы. Тогда он сосредоточился на мне и попытался колоть меня в корпус короткими выпадами, но и на этом поприще немногого добился. И тут его внимание привлекли мои руки, которыми я не мог свободно двигать. Он прицелился и проткнул мне правую руку клинком чуть выше запястья, рядом с удерживавшим руку хомутом. Искры посыпались у меня из глаз, я завопил от боли, а он навалился всем своим весом на клинок,
