По степи золотится ковыль,Тихий свет от Рублевской иконы.Русь медвежьих углов и святынь,Целина необхоженной чащи…Подступившая к сердцу полыньСот медвяных изгнаннику слаще.Набежавшую грусть не понять,Но душою ее не отрину:Кто отвергнет простившую мать,Что пришла к позабывшему сыну?
Людовик Восемнадцатый в Митаве
В его глазах — минувший дым БастилийИ безобразный призрак эшафота.А в сердце — трепет королевских лилий,Растоптанных ногою санкюлота.Нахмурены седеющие брови,Искривлен рот от горечи отравы:Последний, Восемнадцатый ЛюдовикИз милости живет вблизи Митавы.Но не один в глухом изгнаньи сир он —Потомок крестоносцев в тяжких бронях…В угрюмом замке бродит герцог Бирон,Вознесшийся и снова павший конюх.Как молоты стучат в остывшем сердцеЧасы — воспоминанье о Версале…А рядом бродит призрак — мертвый герцогВ нависшем, как проклятье крови, зале.И вырастают страхи — исполины,А губы шепчут позднее признанье,Что лучше краткий ужас гильотины,Чем долгий стыд бесславного изгнанья.Как мрак ночной под балдахином долог,И кажется, что грудь уже не дышит!Как странно думать, что тяжелый пологПоверженными лилиями вышит!И в исхудавших пальцах до рассветаДрожат печально золотые кисти…Но никогда не воскрешают летаОсенние топазовые листья.А утром… снова сдвинутые брови,В ушах еще шаги ночные гулки…Последний Восемнадцатый ЛюдовикТомится на безрадостной прогулке.В полях хлеба, и васильки, и клевер —Созвучие мечтательных идиллий!Но разве знает полудикий СеверТоску и нежность королевских лилий?
«Душа моя, как ржавый флюгер…»
Душа моя, как ржавый флюгерНа покосившейся избе…При каждом взмахе крыльев вьюгиДрожит покорная судьбе.Душа моя, как колос спелыйЗабытый жатвою давно,Что гнёт, бессильно пожелтелый,К земле ненужное зерно.В своём мучительном недуге,Ввергая жизнь в небытие,Я твой, Россия, ржавый флюгер,
