на директора Кобаяси. Но еще больше учитель Маруяма отличался от него своими наклонностями. Так, он любил читать ученикам старинные китайские стихи – торжественные и труднопонятные. Вроде этих:
Дети понимали стихи по-своему:
При этом они страшно недоумевали: отчего неустрашимый монах- богатырь – славный Бэнкэй – рыдает, переправляясь на коне через реку? И каждый раз, встречая учителя Маруяму, дети вспоминали о «бедном» Бэнкэе.
Было это утром четырнадцатого декабря. Когда все дети собрались в школе, учитель Маруяма объявил им:
– Сегодня памятный день – более двух с половиной веков назад сорок семь верных ронинов отомстили за гибель своего хозяина. Мы отправимся пешком в храм Сэнгакудзи и почтим их могилы. Ваши родители в курсе дела.
Директор Кобаяси, конечно, знал о предстоящей прогулке. Может быть, он и не был в особом восторге от затеи учителя Маруямы, но и не возражал. По крайней мере, ничего плохого в прогулке он не видел, поэтому не удивительно, что и родители легко согласились отпустить детей. Мама Тотто-тян даже усмотрела в ней нечто интересное, ведь любопытно, когда поход к усыпальнице воинов далекой феодальной эпохи совершают дети такой передовой школы, как «Томоэ».
Перед отправлением учитель Маруяма в общих чертах обрисовал историю сорока семи ронинов.
Почти два года в глубокой тайне верные вассалы князя Асано готовились отомстить за его поруганную честь. 14 декабря 1702 года они пробрались во дворец обидчика – коварного вельможи Киры и отрубили ему голову. А год спустя тогдашний военный правитель – сегун жестоко и несправедливо покарал их, повелев сделать харакири, то есть вспороть себе мечом живот.
При этом учитель Маруяма не раз возвращался к рассказу о мужестве торговца Рихэя Аманоя, снабдившего верных воинов оружием и всем необходимым. Сколько ни пытали его чиновники сегуна, в ответ на все вопросы он говорил только одно: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!»
Ребята мало что поняли из рассказа учителя, но были страшно довольны – ведь предстоит дальняя прогулка, а уроков не будет. Захватив завтраки и попрощавшись с директором и учителями, пятьдесят учеников тронулись в путь под предводительством «Круглой Горы». То и дело из рядов раздавались громкие возгласы: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!» А поскольку эти гордые слова произносились не только мальчиками, но и девочками, то не удивительно, что встречавшиеся на пути прохожие оборачивались и от души смеялись. Храм Сэнгакудзи находился примерно в двенадцати километрах от школы. Тем не менее прогулка под голубым декабрьским небом вовсе не показалась утомительной детям, тянувшимся длинной вереницей по токийским улицам с возгласами: «Я, Рихэй Аманоя, не кто-нибудь, а мужчина!» Тем более что автомобилей тогда на улицах было мало и они не мешали прогулке.
В Сэнгакудзи учитель Маруяма вручил каждому курительные палочки, чашки с водой и немного цветов. Храм оказался поменьше, чем Кухомбуцу, но зато возле него было больше могил, тянувшихся ровными рядами.
При мысли о том, что здесь похоронены сорок семь славных воинов, Тотто-тян прониклась торжественным настроением. Последовав примеру учителя Маруямы, она положила цветы к надгробию, зажгла палочку и молча поклонилась.
Все как-то разом затихли. Тонкие струйки ароматного дымка поднимались в голубое небо над могилами ронинов.
С тех пор когда Тотто-тян вдыхала запах курительных палочек, она каждый раз вспоминала учителя Маруяму. И не только его, но и «рыдающего» Бэнкэя, и торговца Рихэя Аманоя, и затихших ребятишек.
Дети так и не разобрались до конца в истории о сорока семи ронинах, в сказании о богатыре Бэнкэе, но зато они стали еще больше любить и уважать – правда, несколько иначе, чем директора Кобаяси, – учителя Маруяму, который так красноречиво и увлеченно поведал об этих героях. Тотто-тян нравились его небольшие глазки, смотрящие сквозь очки с толстенными линзами, ласковый и необычайно высокий для его плотной фигуры голос. А на пороге стоял уже Новый год.
Корейский мальчик
По дороге на станцию и обратно, домой, Тотто-тян проходила мимо длинной одноэтажной лачуги, в которой жили корейцы. Разумеется, она не знала, что это корейцы. Из всех жильцов ее интересовала полнотелая женщина с гладко причесанными на прямой пробор волосами, завязанными на затылке узлом. Зимой и летом она ходила в одних и тех же остроносых туфлях-лодочках, длинной юбке с завышенной талией, украшенной огромным бантом блузке. Она то и дело разыскивала своего сына. «Масао-тян!» – вопила она истошным голосом. Причем делала странное ударение на слоге «са», да еще тянула «тян» так пронзительно, что Тотто-тян охватывала невольная тоска.
Барак стоял на невысоком пригорке у самой железной дороги, по которой Тотто-тян ездила в школу.
Тотто-тян видела ее сына. Он был чуть постарше ее, примерно на год, но где он учился, Тотто-тян не знала. Вихры у него вечно торчали в разные стороны, а по пятам за ним следовала собачонка.
Как-то, возвращаясь домой, Тотто-тян шла привычной тропинкой вдоль насыпи и вдруг заметила наверху мальчишку. Масао-тян стоял подбоченясь, широко расставив ноги, и презрительно глядел на нее сверху вниз.
– Эй ты, Корея! – неожиданно заорал он.
В голосе прозвучала такая ненависть, что девочка перепугалась. Было видно, что ему очень хотелось обидеть ее.
Странно, ведь Тотто-тян ничего плохого ему не сделала и даже не поговорила с ним ни разу. Дома Тотто-тян рассказала:
– Масао-тян назвал меня «кореей»!
От неожиданности мама невольно зажала рот ладонью. На ее глаза навернулись слезы. Тотто-тян даже испугалась. Вытирая глаза, мама прошептала:
– Бедняжка!.. Люди так часто дразнят его «корейцем», что он воспринимает это как ругательство. Масао-тян слишком мал, чтобы понимать правду. Ведь когда люди хотят обидеть кого-то, они говорят «дурак». Вот он и решил назвать тебя «кореей», потому что уверен, что это скверное слово. Отчего люди так жестоки?!
Успокоившись, мама не спеша принялась объяснять:
– Ты, моя девочка, японка, а Масао-тян приехал из Кореи. Но ведь Масао-тян такой же ребенок, как и ты. Поэтому никогда не относись к человеку плохо только потому, что он кореец или кто-то еще. Будь добра с Масао-тяном. Как скверно, что у нас могут возненавидеть человека только за то, что он кореец!
Конечно, Тотто-тян поняла далеко не все, но ей стало ясно: Масао-тян ни в чем не виноват и издеваются над ним безо всякой причины. Так вот почему его мама все время волнуется за него! Поэтому, когда утром Тотто-тян опять проходила мимо насыпи и, как всегда, услышала пронзительный крик «Масао- тян!», она подумала: «Куда же он запропастился?» И еще: «Я не кореянка, но если Масао-тян снова назовет меня „кореей“, я отвечу, что не вижу в этом плохого, и предложу подружиться».
А голос матери Масао-тян, в котором раздражение сливалось с тревогой, еще долго звенел в воздухе какой-то особой нотой, и только грохот проходящего состава прерывал его.
«Масао-тя-ян!» Если б вы хоть раз услышали этот печальный, плачущий крик, он остался бы в памяти на всю жизнь…
Косички
Тотто-тян мечтала о двух вещах.
Во-первых, ей хотелось носить «блумеры», а во-вторых, отрастить косы. Последнее желание появилось после того, как она встретила в поезде старшеклассницу с длинными косами.
Поэтому, хотя все девчонки в ее классе ходили коротко стриженные, с челками, Тотто-тян принялась отращивать волосы, зачесывая их набок и завязывая бантом. Так придумала мама, одобрявшая идею Тотто-тян.
И вот наступил день, когда мама заплела ей волосы в две короткие косички, скрепила резинкой и завязала – ленточками. Тотто-тян торжествовала, чувствуя себя взрослой. Но отражение в зеркале, когда
