должна кончиться созданием буржуазной парламентской республики. Путь Парижской коммуны, завоевание власти рабочим классом — вот единственно правильный путь.
Надо было видеть Владимира Ильича в эти дни. Сказать, что это был лев, только что схваченный и посаженный в клетку, или сравнить его с орлом, которому только что срезали крылья, — все это бледно в сравнении с тем, что представлял собой Владимир Ильич в эти дни. Вся его гигантская воля в это время была сконцентрирована вокруг одной мысли: ехать.
И все мы, кто с Владимиром Ильичем тогда встречался, кто с ним разговаривал в эти дни, чувствовали, что все преграды будут Владимиром Ильичем преодолены и он очутится в ближайшее время в России. Если понадобится «полететь на крыльях», он полетит…
К поездке Ленина в Россию мы вернемся ниже; сначала несколько слов о том, что предшествовало этой поездке.
Как только первые вести о русской революции подтвердились, жизнь всей русской колонии, особенно ее политически–эмигрантской части, приняла совершенно иной характер. Почти все побросали свои обычные занятия и целыми днями толпились в русской читальне и около нее, жадно набрасываясь на каждый свежий номер газеты или экстренный выпуск телеграммы и делясь вслух своими мыслями и предположениями насчет прочности победы и дальнейшего хода событий.
Огромное впечатление произвела русская революция и на швейцарских рабочих. Союз молодежи откликнулся на русские события и организовал большой митинг в Народном доме, докладчиком на котором должен был по первоначальному плану выступить Владимир Ильич, который, однако, перед самым митингом решительно отказался выступить по следующей причине: переговоры о выступлении Владимира Ильича на этом митинге руководители молодежи вели через меня, Владимир Ильич на мой запрос, согласится ли он выступить, сразу, без колебаний дал свое согласие. Но выяснилось, что одновременно с нами молодежь вела переговоры и с меньшевиками. Им хотелось продемонстрировать перед своей аудиторией точку зрения двух частей русской социал–демократии на ход революции, и они заручились поэтому согласием и тов. Мартынова, тогда одного из руководителей меньшевистской партии. Владимир Ильич, как только узнал, что помимо него на митинге будет выступать и тов. Мартынов, наотрез отказался от реферата. Молодежь, которая успела пообещать выступление Владимира Ильича и не то уже опубликовала об этом, не то заготовила объявления, стала нажимать на меня, упрекая в том, что я их подвел, дав от имени Ленина согласие, а теперь, перед самым митингом, это согласие берется назад. Я в свою очередь приставал к Владимиру Ильичу. На мой недоуменный вопрос Ленину, почему его выступление совместно с Мартыновым абсолютно невозможно, он ответил следующим образом:
«Вы, видимо, меньшевиков еще недостаточно хорошо знаете. Если я выступлю здесь на одном митинге с меньшевиком Мартыновым, то содержание моей речи станет известно в России значительно позже, а о самом факте нашего совместного выступления заграничные меньшевики протелеграфируют в Россию, а там Дан и компания сумеют использовать этот факт в целях объединения большевиков с меньшевиками. Раз Ленин и Мартынов объединились за границей, то нам в России и подавно следует объединиться и т. п. Самая большая опасность, которая угрожает русской революции, — это объединение большевиков с меньшевиками».
Никто так не знал природы меньшевиков и того, куда они потянут русскую революцию, как Владимир Ильич, и потому он так боялся, чтобы в угаре первых побед наши русские товарищи не попались на объединительную удочку меньшевиков, которые были большими мастерами по части эксплуатации законного стремления пролетариата к единству своих рядов.
Владимир Ильич так и не выступил на этом митинге, и это дало повод кое–кому из меньшевиков пустить слух, что Ленин потому, мол, не выступил, что он под влиянием революции из интернационалиста стал или становится оборонцем.
Этот слух, однако, не успел получить широкого распространения, ибо вскоре после этого Владимир Ильич прочел свой замечательный вышеупомянутый реферат, который имел подзаголовком вопрос: «Пойдет ли русская революция по пути Парижской коммуны?»
Очень досадно, что этот реферат никем не был записан и не сохранился в печатном виде. Впечатление от этого реферата было колоссальное. Владимир Ильич не только поставил общую задачу
о завоевании власти рабочим классом, но и указал форму этой власти. Уже в этом первом своем выступлении после Февральской революции Владимир Ильич развил идею о системе Советов и Советской власти, идею, ставшую основным содержанием борьбы рабочего класса в России на протяжении всех восьми месяцев от февраля до октября. Владимир Ильич тогда уже указал на главные трудности в предстоящей борьбе, остановился на более опасных моментах и дал характеристику деятелей революции.
Помню прекрасно, как Владимир Ильич рисовал Керенского, которого он назвал актером революции, человеком фразы, но которого он в то время считал наиболее опасным человеком для революции на первых ее порах. Помнится, как будто в одной из своих телеграмм, посланных Владимиром Ильичем для наших русских товарищей на имя не то тов. Шляпникова, не то кого?то другого, он прямо говорил о своих опасениях в отношении Керенского.
Была ли после этого реферата дискуссия и какой она носила характер, если только была, я, к сожалению, не помню, хотя был председателем и на этом реферате.
После реферата все внимание большинства членов нашей секции концентрировалось вокруг вопроса о возможной и вероятной поездке.
А Владимир Ильич, видимо уверенный в том, что тем или иным путем он скоро очутится на поле сражения, обдумывал весь стратегический план предстоящей борьбы.
Будучи отделен от революционной России громадным пространством, Владимир Ильич сумел, однако, правильно определить и взвесить основные движущие силы революции и наметить основные вехи ее.
Жадно хватая каждую новую весть из России и о России из огромного количества немецких, французских, английских, русских и других газет, Владимир Ильич составлял себе картину событий.
А эта картина с каждым днем становилась все более яркой и все более обещающей.
Стоит ли говорить о том, как болезненно Владимир Ильич переживал в эти дни свою физическую оторванность от революционной России?
Никогда за тот год, в течение которого я встречался с Владимиром Ильичем и бывал у него, я не видел его таким нервным и возбужденным, как в те дни.
Наряду с обдумыванием основных проблем русской революции и изложением их в «Письмах из далека» Владимир Ильич бился над практическим разрешением вопроса о поездке в Россию. Именно «бился», ибо положение было почти безвыходным. С одной стороны, страны Антанты, правительства которых в большевиках видели своих смертельных врагов. Министерства иностранных дел этих правительств имели подробные списки всех эмигрантов и точно знали, кто какую позицию занимает. И в то время как социал–патриотам всех оттенков французское и английское правительства не только охотно выдавали паспорта и разрешения на поездку в Рос-
сию, но оказывали и прямую поддержку, о пропуске большевиков не могло быть и речи. Полицейски–шпионские условия военного времени делали такую поездку, особенно для такого человека, как Владимир Ильич, совершенно невозможной. С другой стороны — Германия и Австро–Венгрия, страны, с которыми Россия находилась в войне и откуда в свое время почти все русские подданные были либо высланы, либо интернированы.
А ехать все?таки нужно было.
Но как?
Над этим вопросом билась вся политическая эмиграция. В головах отдельных товарищей возникали самые фантастические планы. Возможным средством для разрешения этой крайне трудной задачи было использование противоречий двух воюющих групп капиталистических держав. Если поездка в революционную Россию революционеров–интернационалистов в такой мере нежелательна для правительств Антанты, что те принимают все меры, чтобы ей воспрепятствовать, то не сочтет ли правительство Германии, в силу этого, выгодным для себя такую поездку с точки зрения своих интересов?
Отсюда и родилась высказанная первоначально Мартовым идея поездки через Германию легальным
