Будь он хоть нравственный калека,Ему венцы, ему приветДетей озлобленного века. Он как титан колеблет тьму,Ища то выхода, то света,Не людям верит он — уму,И от богов не ждет ответа. Своим пророческим стихомТревожа сон мужей солидных,Он сам страдает под ярмомПротиворечий очевидных. Всем пылом сердца своегоЛюбя, он маски не выноситИ покупного ничегоВ замену счастия не просит. Яд в глубине его страстей,Спасенье — в силе отрицанья,В любви — зародыши идей,В идеях — выход из страданья. Невольный крик его — наш крик,Его пороки — наши, наши!Он с нами пьет из общей чаши,Как мы отравлен — и велик.1872
1В расписных санях, ковром покрытых, Нараспашку, в бурке боевой,Казимир, круль польский, мчится в Краков С молодой, веселою женой.К ночи он домой спешит с охоты; Позвонки бренчат на хомутах;Впереди, на всем скаку, не видно, Кто трубит, вздымая снежный прах;Позади в санях несется свита… Ясный месяц выглянул едва…Из саней торчат собачьи морды, Свесилась оленья голова…Казимир на пир спешит с охоты; В новом замке ждут его давноВоеводы, шляхта, краковянки, Музыка, и танцы, и вино.Но не в духе круль: насупил брови, На морозе дышит горячо.Королева с ласкою склонилась На его могучее плечо.«Что с тобою, государь мой?! друг мой? У тебя такой сердитый вид…Или ты охотой недоволен? Или мною? — на меня сердит?..»«Хороши мы! — молвил он с досадой. — Хороши мы! Голодает край.Хлопы мрут, — а мы и не слыхали, Что у нас в краю неурожай!..Погляди-ка, едет ли за нами Тот гусляр, что встретили мы там…Пусть-ка он споет магнатам нашим То, что спьяна пел он лесникам…»Мчатся кони, резче раздается Звук рогов и топот, — и встаетНад заснувшим Краковом зубчатой Башни тень, с огнями у ворот.
