Когда ожидание стало и вовсе нестерпимым, она решила взять дело в свои руки. Хотя Ребекке и пришлось пойти на риск, что ее увидят челядинцы (что в конце концов закончится взрывом отцовской ярости), она настолько отчаялась, что сама помчалась к двум маленьким комнаткам возле кухни, в которых разместили музыкантов. Она постучалась — и вожак музыкантов с улыбкой отворил ей дверь. Но улыбка исчезла с его губ, едва он увидел, что за гостья сюда пожаловала.
— Госпожа моя, — почтительно поклонившись, пробормотал он.
— Музыкант, игравший в одиночку сегодня вечером, — выдохнула Ребекка. — Мне нужно поговорить с ним.
Он пристально посмотрел на нее, потом, отвернувшись, крикнул в глубь комнаты:
— Бумер, с тобой хочет поговорить госпожа Ребекка.
Она услышала из комнаты невнятный шепот, и вот навстречу ей вышел молодой музыкант.
— Не угодно ли вам пройти со мной в галерею, — полуобмирая, прошептала она.
— Но зачем?
Этот неожиданный знак внимания явно застал его врасплох.
— Давай, парень! Тебе что, два раза повторять надо! — прикрикнул на него вожак. — Дочь барона хочет поговорить с тобою.
И с этими словами он вытолкнул молодого музыканта из комнаты.
И вот перед ней стоял Бумер. Вид у него был усталый и хмурый. Он поглядел по сторонам, словно прикидывая возможность удариться в бега.
— Прошу вас, — вновь подступилась к нему Ребекка. — Я слышала, как вы играете. Понимаете, я это слышала.
Сначала он никак не отреагировал на ее слова, но затем в глазах у него вспыхнули искры узнавания.
— Значит, это были вы! За главным столом.
— Да. Теперь вы меня узнали?
— Я близорукий, — пояснил он.
— Так вы пойдете со мной? Прошу вас!
Он кивнул, и Ребекка поспешила увести его в относительно уединенную галерею.
— Вас и на самом деле зовут Бумер? — спросила она, выводя его на балкон.
— Нет. Мое настоящее имя Невилл, — ответил музыкант, щурясь близорукими глазами на развешанные по стенам полотна и одновременно поспевая за ней. — Бумер — это кличка. Так зовут меня в оркестре.
— Никогда раньше не слышала такой музыки, — призналась Ребекка, когда они, наконец, остановились. — Из каких вы краев?
И тут же между ними повисло молчание.
— Истории витают в воздухе, — проговорил он, в конце концов. — А я их всего лишь подхватываю.
— Где это они витают? В Крайнем Поле?
— В первую очередь в таких местах, как Крайнее Поле. У вас ведь такая история. — Взмахом руки он указал на портреты. — Замечательно здесь, должно быть, жить!
Это замечание изумило Ребекку. «Знал бы ты только», — подумала она.
— Все прошлое этого края, этого народа, — продолжил он. — Их тревоги и радости, ненависть и любовь…
Он резко прервал монолог, словно внезапно вспомнив, с какой важной персоной разговаривает. Краска залила щеки музыканта, он забормотал какие-то извинения, явно желая поскорее откланяться.
— Оставьте, — хмыкнула Ребекка. — У меня нет никаких иллюзий по поводу своих предков.
Он растерялся, ему все еще не терпелось уйти, но что-то в звуках голоса девушки не давало ему этого сделать.
— Ну и как вы узнаете все эти истории? — спросила Ребекка.
Главным для нее сейчас было не позволить ему снова умолкнуть.
— Да никак, — обронил он. — Вместо меня, их разыскивает моя музыка.
— Через Паутину?
— Полагаю, что так, если вам угодно воспользоваться этим словом.
— Но как они замечательно звучат!
— А может, те, что похуже, я приберегаю для себя самого, — без тени улыбки ответил он.
— Ну и в моем роду были скверные люди, — поморщилась Ребекка. — Я сейчас покажу вам кое-кого из них.
Они прошлись по длинной галерее, мимо бесконечного ряда портретов, и Ребекка по ходу дела давала музыканту определенные разъяснения. Невилл смотрел во все глаза, однако почти ничего не говорил.
— Это дядя Эгвин. Он сошел с ума и объявил, что впредь будет пить молоко только тех коров, которых никогда не покрывал бык.
— Но…
— В том-то и дело! — рассмеялась Ребекка. — До сих пор никому не известно, как близким удалось в конце концов его одурачить… А это Адриана, — продолжила Ребекка. — У нее было четырнадцать детей, но двенадцать из них родились мертвыми.
— То-то она, я думаю, порадовала супруга, — саркастически заметил музыкант.
— Вообще-то она, наверное, его радовала, — отозвалась Ребекка. — Иначе он бы не сделал ей четырнадцать детей.
Постепенно напряжение, владевшее музыкантом, пошло на убыль. Вопреки былому предубеждению, Невилл обнаружил, что дочь барона ему нравится.
— А это кто? — спросил он.
— Мой отец. И надеюсь, вам не доведется играть песен, которые навеет его жизнь.
— Но здесь он как-то крупнее, чем в жизни.
— Так оно и было задумано.
Пренебрежительно махнув рукой, Ребекка прошла по галерее дальше. Невилл остался у портрета Бальдемара, пристально рассматривая его близорукими глазами. Почему-то сильнее всего его заинтересовал охотничий пес барона по кличке Старый Ворчун.
— А когда это было написано? — спросил он. — И как звать художника?
— Несколько месяцев назад. А художника зовут Кедар.
— А собака все еще в замке?
— Старый Ворчун? Да, конечно.
— Давайте посмотрим на него!
— Только не сейчас. Сейчас их кормят, и вся псарня взбунтуется. А почему такой интерес?
— Да нипочему. Просто я люблю собак, — пожал плечами Невилл.
Они прошли дальше.
— А вот это один из моих любимцев, — указала Ребекка. — Мой прадед барон Дервард.
И она поведала Невиллу о том, как горемыка барон искал золото под дикой сливой. К концу ее рассказа они оба хохотали во весь голос.
— Но вы ничуть не похожи на большинство из них, — отметил под конец Невилл, и видно было, что это его удивляет.
— Да и вы не совсем заурядная личность, — ответила Ребекка. — Ваш дар…
— Никому не нужен! — с внезапной яростью выкрикнул музыкант.
— Нет!
— Никто не слушает меня — даже мои собратья музыканты.
Он бросил это сердито и презрительно.
— Но я-то вас слушала!
Пару мгновений они простояли без слов, уставившись друг на друга. Они почувствовали, что между ними возникла некая связь, хотя барьер отчуждения был еще высок и непреодолим.
— Хотите посмотреть еще что-нибудь? — тихим голосом поинтересовалась она.
Он кивнул, и они пошли дальше.
— А вот один из самых древних, — показала Ребекка. — Его зовут Каделль.
