В том месте, где ручей вливался в реку, образовалась песчаная отмель, и Чарльз ясно представил себе островки, возвышающиеся над пересохшим руслом. Солнце еще не выжгло на них траву, и овцы с ягнятами паслись там в тени кустарника. Слова Мэтти о надвигающейся буре и об опасности, которую таила в себе река, не давали Чарльзу покоя.
Чарльз не раз слышал рассказы о том, как река разливалась после дождей. Потоки воды обрушивались в реку с дальних холмов, и тогда она на целые мили затопляла окрестности. Чарльз мало верил этим сказкам о разверзшихся небесах и внезапных опустошительных наводнениях. И все же, если это в какой-то мере соответствовало действительности, если в словах Мэтти была хоть доля правды…
Он вышел на крыльцо и внимательно посмотрел на небо. Чистое и прозрачное, оно, словно шелк, отливало, синевато-фиолетовыми тонами в лучах вечернего солнца.
Чарльз вспомнил о Джоке. Может быть, он сумеет добиться чего-нибудь путного от него. Но Джок хвастался, что напивается всего дважды в год — на рождество и в сочельник. Уж тут он давал себе волю.
Если ферме грозит наводнение, убеждал себя Чарльз, и Иенда потеряет овец и драгоценных бунгарийских ягнят, Джоку несладко придется. Чарльз направился к олеандрам, в тени которых растянулись на траве Джок и Пит. Перед ними стояла бутылка виски.
— Послушай, Джок, — решился Чарльз, — похоже, собирается дождь.
— Дождь? — Джок расхохотался. — Кто сказал, что будет дождь? Дождя не будет больше, не будет, не будет… — весело запел он.
— Старая Мэтти говорит, что будет буря. Река разольется, — настаивал Чарльз.
Джок приподнялся и сел. На лице его отразился испуг, и он вдруг протрезвился.
— Если Мэтти говорит, что будет дождь и река разольется, значит, так и будет. Не помню, чтобы туземки когда-нибудь ошибались. Живо за дело, Чарли. Скажи работникам, чтобы запрягали лошадей. Отвези Пита в Мьюрри. Там возьмете свежих лошадей. Перегоните маток с ягнятами с островов на берег и оттуда в горы. А я поеду к нижним загонам.
Пошатываясь, Джок направился к дому.
— Еду! — сказал Чарльз.
Он крикнул туземцам, чтобы они поймали лошадей и запрягли их в тележку Пита. Через минуту он уже сбросил с себя белую шелковую рубашку и фланелевые брюки, надетые по случаю рождества, и натянул комбинезон. Затем пошел в кладовую и взял запас муки, сахара, масла, бекона и несколько банок джема.
Туземцы подвели упряжку к веранде, Чарльз сложил в тележку продовольствие и помог работникам покрепче привязать Пита к сиденью ремнями из сыромятной кожи.
Лошади не стояли на месте, и, глядя, как они бились в упряжке, вставали на дыбы и кидались из стороны в сторону, Чарльз забеспокоился — сладит ли он с ними? А вдруг они разнесут в щепы легкую непрочную повозку и выбросят их с Питом? Он изо всех сил натянул вожжи, сдерживая лошадей. Когда они выехали на равнину, лошади поуспокоились, править стало легче, но теперь Чарльз боялся потерять дорогу в густой, непроглядной тьме и заблудиться в зарослях мульги, тянувшихся на сотни миль вокруг. Луна еще не взошла. Оставалось положиться на лошадей, которые хорошо знали дорогу. Пит начал проявлять признаки беспокойства. Он старался освободиться от сыромятных ремней, крепко притягивавших его к спинке сиденья. Когда наконец в небе над мульгой засветились звезды и выплыла золотистая луна, Чарльз увидел, что на губах у Пита мутная пена, а распухшее лицо искажено гримасой.
В ужасе Пит кричал, что его преследуют белые собаки, они бросаются на него из темноты и вот-вот растерзают. Он пытался выскочить из повозки.
— Быстрее, быстрее, Чарли! — вопил он. — За нами гонятся дикие собаки… белые, большие… как волки. Они разорвут нас на куски. Берегись, вот они! А-а!
Озаренный лунным светом кустарник проносился мимо, безумный крик Пита, от которого кровь стыла в жилах, эхом звенел в тишине, и тогда самому Чарльзу почудились в темноте злобные светящиеся глаза. Он оглянулся назад: то ли это деревья отбрасывали на дорогу причудливые, неверные тени, то ли в самом деле за повозкой мчались с разинутыми пастями призрачные собаки?
Под сиденьем лежала бутылка виски. Чарльз спрятал ее туда на случай, если Пит станет совсем уж невыносим. Он дал верзиле-шведу хлебнуть из нее и быстрее погнал лошадей.
До Мьюрри было еще далеко, когда лошади начали выдыхаться. Чарльз пытался приободрить их криками и громким пением и изо всех сил стегал их по спинам. Ни ветерка, ни облачка — ночь была по- прежнему душной и неподвижной, ни единая тень не набегала на серебристую гладь неба, хотя звезды то гасли, то вспыхивали, словно в небесах шла какая-то неведомая исполинская работа.
Трудно было поверить, что эта тихая ночь таила в себе надвигающуюся опасность. И все же, видимо, это было так. Чарльз помнил об этом и еще быстрее гнал лошадей через кустарник, как будто судьба Иенды, все ее благосостояние зависело только от него одного.
Когда они наконец добрались до Мьюрри, Чарльз перетащил Пита в хижину, распряг и пустил пастись лошадей, оставив себе одну. Табун, пришедший на водопой к колодцу, все еще пасся на берегу сухого ручья. Чарльз загнал в загон нескольких лошадей, бросил седло на спину кобыле, на которой он обычно ездил, и свистнул овчарке, подаренной ему Джоком. Мохнатая, с жесткой шерстью, она не отличалась чистотой породы. Джок прозвал ее «Страх Господний».
— Взглянешь на нее, тошно станет, — говорил Джок, — зато лучшего сторожевого пса на всем Северо-Западе не найти.
Луна освещала равнину слабым светом. Чарльз пустил лошадь галопом, прислушиваясь к чуть слышному издалека блеянию овец. Оно было каким-то беспокойным. Может, овцы тоже чувствовали приближение бури, как и старая туземка?
Чудится ли ему это, спрашивал себя Чарльз, или он действительно слышит сквозь стук копыт где-то далеко-далеко за этой огромной затихшей равниной глухой шепот, шум воды, широко заливающей жаждущую влаги землю? В этом крылось что-то таинственное. Разве может река разлиться только потому, что над дальними холмами выпали дожди? Ведь здесь ни единая тучка не омрачала чистого, безоблачного неба.
Чарльз пришпорил лошадь. Он скакал к самому отдаленному островку на сухом песчаном русле реки. Овцы сбились в кучу в темном кустарнике, и он перегнал их на берег, а оттуда на склон северной гряды.
Неясный шум вдали все нарастал, становился все более грозным. Да, старая Мэтти была права — река выйдет из берегов. Собака, как и овцы, чуяла опасность. Она молнией носилась вокруг стада, гнала маток с ягнятами на высокий берег, а оттуда на склон гряды.
Чарльз перегнал на берег овец с шести островков. Оставались еще два, когда первые струйки воды побежали по сухому руслу. Не прошло и полчаса, как вода дошла Чарльзу до колен, полилась в сапоги и стала подниматься выше. Теперь островки начало затоплять. Чарльз погнал овец в воду. Течением уносило ягнят, матки плыли за ними. Чарльз соскочил с лошади, привязал поводья к эвкалипту на берегу и бросился спасать тонущих ягнят.
Он хватал ягнят и выбрасывал их на берег, потом сгреб в охапку трех или четырех ягнят, оставшихся на островке, и перенес их через поток. Матки жалобно блеяли. Чарльз охрип от крика, подгоняя отставших к стаду, уже устремившемуся к холмам. Страх Господний с неистовым лаем носился вокруг.
Спасать животных таким образом было просто безумием, но Чарльз все перетаскивал ягнят с островков на берег, пока ноги совсем не перестали его слушаться и он уже не мог сделать больше ни шагу в бурлящем темном потоке. Он стоял по пояс в воде, не выпуская из рук матки с ягненком, когда где-то вверху по течению река, видимо, прорвала естественную запруду и стеной обрушилась на него. Чарльз видел, как лошадь его в страхе оборвала поводья и пустилась прочь по равнине. В этот момент пенящаяся темная масса сбила Чарльза с ног и понесла за собой.
Оказавшись рядом с одним из островков, Чарльз ухватился за нависшие над руслом ветви дерева, подтянулся на руках и с трудом выбрался из воды. Он влез на дерево и уселся верхом на сук. Силы его иссякли, голова кружилась, но он испытывал радостное возбуждение при мысли, что ему все-таки удалось спастись.
Звезды побледнели. Близился рассвет. Со своего сука на вершине дерева он мог разглядеть овец,
