– Вот оно что!… Ну, теперь мне все ясно. Скажи, отец, был Герштейн во время кражи в Диттерсгейме?
– Да! – беззвучно шевеля губами, ответил барон. – Он был в то время близок к разорению, к тому же проиграл значительную сумму в карты!
– Но его не подумали заподозрить? – с горечью спросил Геллиг.
– Нет! – поник головой барон Рихард. – Всем известная ревность твоей матери к Георгине показалась нам достаточным доказательством… Но каким образом попало письмо к Герштейну?
– Вот это я и постараюсь выяснить! – жестко произнес Ганс, вставая.
– Что ты хочешь делать?
– Свести счеты с Герштейном!
– Но разве я потерял право отомстить за поруганную честь своей жены?
Геллиг положил руку на плечо отца.
– Отомщена должна быть не баронесса фон Браатц-Диттерсгейм, а Леонора Геллиг! И это право на месть я не уступлю никому, даже тебе!
Старый барон глубоко вздохнул и молча последовал вместе с Альфредом за сыном. Приказав дворецкому доложить полковнику, мужчины остались в передней.
В это время Полина вместе с Гедвигой тоже вошли в переднюю. Заметив волнение на лицах мужчин, Полина удивленно сказала:
– Боже мой, что случилось?
– Не волнуйся, дитя мое! – поспешил ответить барон Рихард. – Геллигу необходимо серьезно поговорить с твоим отцом!
– Но папа нездоров, и его нельзя тревожить!
– Откладывать нельзя, ни в коем случае.
– В таком случае я пойду вместе с вами! – решительно заявила Полина.
– Нет, вы останетесь здесь! – твердо произнес Геллиг, и глаза его сверкнули! – При нашем разговоре не должно быть женщин!
С этими словами Ганс и барон Рихард ушли, оставив Полину в полном смятении и недоумении.
18.
Послеобеденный сон немного укрепил полковника, и он казался менее бледным. Увидев входивших Рихарда и Геллига, он предложил им сесть.
– Я чувствую себя хорошо и с удовольствием поболтаю с тобой, Рихард! – сказал полковник, стараясь казаться молодцом.
– Сейчас нам не до пустой болтовни, – резко произнес Геллиг. – Я предложу вам один вопрос, на который вы должны ответить, как честный человек!
– Спрашивайте! – гордо ответил полковник, свысока оглядывал молодого человека.
– Мать Гедвиги Мейнерт оставила дневник, из которого видно, что вы были близки, когда она еще была девушкой! Правда это?
Старый селадон самодовольно покрутил усы.
– Конечно, правда!… Девочка была красива, но слишком добродетельна и плаксива, и это надоело мне! Потом я слышал, что она вышла замуж за лесничего!
– Вы обменивались с нею кольцами?
– Ах, вам и это известно! – рассмеялся игриво полковник. – Видите ли, она была так романтична, что заставила меня заказать кольца!
– И оно сохранилось у вас?
– Что вы?… Если бы я хранил все сувениры женщин, так был бы завален ими по уши!
– Это оно? – спросил Геллиг, протягивая руку, на которой лежало кольцо.
– Да! Но как оно к вам попало?
– Оно закатилось между листами старого журнала, лежавшего в конверте, адресованном девице Паттенбург! – отчеканил Ганс.
Полковник пошатнулся, в глазах его выражался неподдельный ужас.
– В конверте, – продолжал неумолимо Геллиг, – было 5 тысяч талеров кредитными билетами, которые не дошли по своему назначению! Скажите, вы взяли деньги?
Полковник молчал…
– Герштейн, дни твои сочтены, так неужели ты и теперь не скажешь правды?… Из-за тебя сошла в преждевременную могилу моя несчастная жена, незаслуженно страдавшая от позора! Ты мог молчать долгие годы, но перед открытой могилой, прошу тебя, не лги.
– Да, деньги взял я… – хрипло пробормотал полковник, и тут же рассказал о том, как все случилось…
– Но каким же образом попало кольцо в журнал? – отрывисто спросил Геллиг.
– Я уже давно не носил кольца, и оно лежало у меня в кармане, где находился и журнал, который я перед этим читал!… И, вероятно, я случайно захватил кольцо вместе с журналом.
– Подлец! – загремел барон Рихард, сжимая кулаки. – И ты мог молчать 29 лет!
– Но что же мне было делать?… Я тогда ничего не знал о том, что отец девицы Паттенбург застрелился! Когда же мне это стало известно, угрызения совести не давали мне покоя, и я решил сделать предложение Георгине, чувствуя себя перед ней виноватым. Она была всеми оставлена и совершенно без средств, и я поспешил предложить ей свою руку!
– Бедная Георгина! Если бы она знала, каким подлецом был ее муж! – прошептал барон Рихард.
– А о несчастной Леоноре Геллиг вы не подумали? – прогремел голос Ганса.
– О вашей тетке?
– Нет, это была моя мать, невинно страдавшая за вашу подлость! Но теперь я позабочусь, чтобы ваше признание стало известно всем, кто сомневался в невинности моей матери!
– О, пощадите! – умолял полковник. – Избавьте меня от позора, я не переживу его! Рихард, встань хоть ты на мою защиту! Неужели и у тебя не найдется ни капли сострадания ко мне?
– И ты смеешь молить о сострадании, ты, человек без сердца? Да мне стыдно вспоминать, что ты был моим другом, и я пожимал твою руку, загрязненную низким поступком! Воровством! Я ненавижу тебя, отнявшего у меня жену и заставившего меня страдать! Да, да. Ненавижу и проклина…
– Остановитесь, молю вас! – отчаянно закричала Полина, стоявшая на пороге. – Я слышала все! Мне известна тяжкая вина отца, но не проклинай его, дядя Рихард, пусть осудит его Отец небесный!… Моя мать была твоим истинным другом, в память ее, прошу тебя, удержись от ужасного слова проклятия! – прибавила она, падая на ковер без сознания.
Барон Рихард и Геллиг кинулись к ней и положили ее на диван.
Вдруг им послышалось какое-то странное хрипение и клокотание…
Они оглянулись и окаменели: полковник захлебывался кровью, хлынувшей из его разбитых легких.
