полуночный заход, провожаемая отвращающими жестами тех, кто успевал ее заметить. 'Лисица? Днем? Сбесилась! Оборотень!' Счастье, никто не пустил вдогонку стрелу или пулю. Впрочем, ведьма сама летела стрелой: мало, торопилась поспеть к оговоренным срокам, так еще опасалась чересчур задержаться в зверином теле — человеческий разум гас, как свеча.
Ненадолго останавливалась, мышковала — и женское сознание тошнило от брезгливости, когда лисица довольно каталась после трапезы в траве.
Ароматы туманили разум, хотелось отдаться их воле, спать днем, бегать ночью, пить горячую кровь — но страх перед Гражиной, как огненная игла, застрял в мозгу, не позволяя свернуть с дороги. Репьи увязали в короткой шерстке, что-то кольнуло лапу. Сабина покаталась по земле, пробуя выгрызть занозу зубами, а потом поскакала на трех. Она знала, что не сможет остановиться и передохнуть, пока не достигнет цели. Или пока не забудет, кто она, и не станет лисой навсегда. И человечья часть Сабины, отчаянно боясь такого конца, тоже подстегивала отощалое рыжее тельце, пока чуткий нос не уловил пряный и непривычный запах моря.
Глава 15.
1492 год, июнь. Окрестности Эйле
В землянке все было подготовлено к Сабининому приходу — и немудреная утварь, и холст для постели, и дрова, еда на первое время, и гулькающие в клетке из ивовых прутьев почтовые голуби. И ведьма испытала глухую тоску, понимая, что Гражина сможет достать ее даже здесь, в эйленской глуши. Но набрав хвороста и растопив печь, украв из оленьих кормушек свежего сена и набив сенник и подушки; выметя с земляного пола случайный сор, съев просяную кашу с салом и усевшись греться на пороге, Сабина поняла, что жизнь повернулась к ней солнечной стороной. В лесу было светло и радостно, ветер доносил запах моря и цветущей крушины, зрела на холме земляника; сквозь зеленые кроны клонящихся сосен сеялись лучи. Сабина даже ненадолго задремала и вскинулась от хруста сучьев. Но скрыться в землянке не успела. Из леса вылетела белая, в подпалинах дворняжка с умильной лисьей физиономией и кинулась ластиться, оглушительно лая. Вслед за дворняжкой показалась высокая щуплая девица на вид чуть младше Сабины; в вышитой рубахе и замшевой юбке с разрезами — для верховой езды. Из-под юбки виднелись штаны и высокие охотничьи сапоги. Рыжая коса незнакомки была растрепана, лесной мусор застрял в волосах, а лицо оказалось красным и исцарапанным.
— Тася, фу! — закричала девица и вытерла потный лоб. — Привет, извини.
Сабина махнула рукой. Через пять минут девчонки болтали, словно давние приятельницы, подружившись быстро, как могут подружиться лишь девушки пятнадцати-шестнадцати лет.
— Меня Майка зовут, а тебя? — гостья плюхнулась рядом с Сабиной на дерновую крышу землянки и подставила солнцу лицо.
— Сабиной, — ведьма протянула ей низку недозрелой земляники на длинной травинке. — Угощайся. Ты чего такая встрепанная?
Ее удивили Майкины глаза — продолговатые и бледно-голубые, почти белые под черными густыми ресницами.
— Да лошадь, скотина… — шумно вздохнула Майка. — Занесла в дебри и скинула.
Сарбинурская ведьма фыркнула:
— Не такие и дебри. До городка Эйле пешком полдня, а до замка и того ближе.
— Мне как раз в замок и нужно. Проведешь?
Сабина слегка огорчилась:
— Тебе надо? Так быстро?
Рыжая пожала плечами:
— Да не очень. Разве нянька хватится.
Сабина хихикнула в ладошку. Но Майка расслышала. Обиделась. Отпихнула ногой льнущую собачонку.
— Чтоб тебе самой стать графской дочерью.
— А ты…
— Ну да! — Майка отряхнула мокрые ресницы. — Угораздило! То нельзя, это не это… Достали, тьфу.
— Так вроде бы у графа Эйле и Рушиц нет детей…
— А тебе откуда знать? — спросила Майка с подозрением и закусила белыми зубами кончик косы.
— Слухами земля полнится… — неопределенно пожала плечами ведьма.
— Что-то я тебя раньше не видела…
— И я тебя не видела.
Они переглянулись, наморщили носики и фыркнули.
— Мир?
— Что ли, мир… — девчонки хлопнули ладонью о ладонь.
— Ты ничего, живи, — промурлыкала Майка. — Я никому не пожалуюсь.
Сабина глубоко вздохнула.
— Ага… Так что там насчет графской дочери?
Пока Майка в лицах рассказывала, пугая собачонку взмахами рук, ведьма прикидывала и вспоминала, что ей сообщили о графе Викторе и о его немногочисленных родственниках. Незаконнорожденную дочку тоже поминали. Девочку родила княгиня Наль, возлюбленная Виктора, законная жена Ингевора. Ребенок сперва стал рабом баронов Смарда, рельминов Ингеворских, на чьих землях появился на свет, а потом вовсе пропал вместе с матерью. Вроде похожа на отца по описанию. Выплыла, вона как… Ведьме почему-то стало трудно дышать. 'Тяжело придется тебе, рыженькая…' Или так с тоски взял граф на воспитание девчонку? Если Майка и впрямь рабыня, то у нее на плече должно быть клеймо. Как бы заставить ее раздеться? Сабина погрызла губы. При всем желании услужить Претору и Гражине лезть купаться она не хотела.
— Ты тут давно живешь?
— Что? А-а… недавно. Есть будешь?
— У тебя разве есть? — на лице Майки было написано твердое намерение взять нищую подружку под свое покровительство. И это славно, подумала Сабина, можно прикопать лежащие в берестяной коробке медяки на потом.
— Есть, — она захихикала. — Чай, в отцовом доме кусок в горло нейдет?
— Ум-гу, — Майка впилась зубами в гусиную ногу и жевала так, что хруст стоял. Точно три дня ни крошки во рту не было. Собачке достались кости. — Скучно там, — печально сказала она, наконец. — Мужчины болтают и болтают…
Сабина, прищурясь, склонила голову к плечу:
— Небось, жениха тебе сговаривают?
— Что? Нет! — отозвалась Майка и покраснела.
Юная ведьма прилегла на живот, сыто вытянулась под солнцем и заболтала ногами:
— Не маленькая уже. Кто-то должен быть. Особливо у графской дочери.
— Есть… — призналась, краснея, Майка. — Только он не понял ничего. Ну ничегошеньки. А потом…
— Что — потом?
— А ты никому не скажешь?
— Вот тебе святой истинный крест, — Сабина поспешно перекрестила плечи и живот. — Чтоб меня разорвало и молнией стукнуло, если сболтну.
Майка потянулась, закинув к небу загорелое лицо.
— Арестовали его. В городе.
Точно тень накрыла дерновый холм. Ведьме на ум пришел почему-то тот самый красавец дворянин, которого тащили крыжаки в Тверже.
