грохота разрыва, падения рыжебородого медведя.
Ничего не случилось.
Варкяец осадил коня на краю рва, задрал голову.
— Открывайте! — заголосил Жигимонт, добавив для убедительности площадной брани. — А то сами зайдем, всех под корень! А так не тронем! Клянусь!
Подлетел Ивар — бледный, с закушенной губой. Прожег медведя взглядом. Варкяец засопел. Впрочем, виноватости ни на грош не было в его красной роже.
— Уж простите. Вот возьму для вас Эскель, — пророкотал Жигимонт. — А там хоть голову с плеч. Эй вы! Есть кто умный али нет?! Считаю до трех! Ребята, готовьсь! Раз!
Кястутис безнадежно махнул рукой.
— Ну виноват, виноват… Так пока вы там решали, солнышко зайти могло. А ночью замок брать несподручно. Два!
Ивар молчал. Жигимонт побагровел еще больше.
— Ну, прости бобра, — басом, слышным, должно быть, и за стенами, взмолился он. — Москы мне брать не дали, на тракте вперед не пустили… Эй! Я сейчас «три» скажу!!
Заскрипели цепи подъемного моста.
— Смазывать надо, — поморщился Болард.
— Распустились без хозяина, — отозвался Ивар.
Со скрежетом, медленно опускался мост. Болард на всякий случай проверил, как ходит меч в ножнах. Убедился, что конь слушается с полуслова. Если за воротами ждет отряд, готовый разогнать четыреста человек… Подоспел Рошаль, запыхавшийся, как будто бежал до замка на своих двоих.
Мост опустился, лязгнул, выбив землю из берега, засипели другие цепи — поползли вверх тяжелые герсы. Над въездной аркой трое мужчин и подросток изо всех сил налегали на рычаги коловорота, стараясь побыстрее впустить повстанцев.
А те ждали молча. Только Ивар покусывал губы, да широко улыбался Жигимонт.
И лишь когда решетки подняли и закрепили, сняв брусья, распахнули браму, и все четверо — весь гарнизон — выйдя наружу, упали к ногам Ивара, моля пощадить Эскель, победно заорали центурии у ворот.
И опушка отозвалась многократно усилившимся эхом.
Глава 28.
1492 год, июль. Эскель
Болард ощущал себя чужим в радостной суматохе замкового двора. Еще бы им не радоваться и не суетиться, думал он, поджимая губы, глядя на мельтешащих воинов. Когда главный оплот княжества Ингеворского, Луцие-Сергиево гнездо, безо всяких усилий перезрелой смоквой упал им в руки. И в угаре всеобщего счастья можно не думать, что завтра предстоит стремительный марш на Настанг, что рыжебородого Варкяйца, всеобщего любимца кнехтов, ждет сегодня суд чести, что…
Дурное настроение дона Смарды усилило еще то, что молоденький конюх, черпающий воду из колодца и переливающий в колоду для поения лошадей, умудрился залить его сапоги. Уродливые пятна останутся, и когда замша высохнет, и Болард вызверился так, что отрок присел и укрылся за ведром. Зла на него нет. А как представишь рыдающую Майку, которую насильно увозят в Ренкорру… Барон с обеих рук ударил в подвернувшуюся стену, ссадив кулаки. Попинал кусок штукатурки, валяющийся в рыжей траве. И, стараясь укрыться от шума, обошел строение по периметру. Это была конюшня. Сложенные из беленого кирпича стены были почти такими же толстыми, как замковые. Внутри оказалось тихо и темно. И пусто — если не считать лениво выпорхнувших из-под ног голубей. Сквозь узкие окна наверху и прорехи в крыше сеялись солнечные лучи, освещали стропила; костру, висящую в воздухе круглого зала, толстые копы сена вдоль стен. Песчаный пол глушил шаги. Болард огляделся, вертя головой. Заметил уводящие в темноту коридоры с денниками и приставную лестницу на чердак. Подумал, что на чердаке среди сена будет здорово выспаться. И решительно полез наверх. Он проспал час или два — по крайней мере, отверстия в крыше начали синеть, а на чердаке сделалось вовсе темно. И проснулся от шороха. Причесался пальцами, выгребая колкое сено из волос и из-за ворота. Потер лицо. Сморгнул. И увидел слабое мерцание перед собой. Первой мыслью барона было, что кто-то черкнул спичкой. У, Зои Космодемьянские!
Подавив первый порыв кинуться с обнаженным мечом на свет, Болард стал подползать осторожно и медленно — чтобы не зашуршать, не спугнуть и, тем более, не навернуться с сеновала сквозь неизвестные ему отверстия. У неведомых врагов было преимущество — знание территории. Да и не сильно поможешь родному войску с переломанной шеей.
Мерцание озвучили тонкие голоса. И, хотя, разумеется, прикрывая детишек, среди сена могла таиться засада, Болард почти выскочил надрать уши юным поджигателям. Но тут же уткнулся лицом в пол, чтобы не заорать. Потому что один из голосов был знакомым. Слишком знакомым. Как и привычка вертеть на пальце магистерское Кольцо, чьи вспышки он принял за искры от чирканья спички о коробок. Сквозь вату в ушах разобрал барон:
— Ой, я чуть со страху не померла — ведром заслонилась. Счас, думаю, узнает…
Дон Смарда зловеще хмыкнул: вот кому он обязан пятнами на сапогах.
— Ну и пусть бы узнал.
— Сабина, ты что?! — Майка покрутила пальцем у виска, разбросав по чердаку горсть лиловых солнечных зайчиков. — Он меня здесь запрет! Говорили, что тысячу Ивар оставляет для обороны Эскеля. Хочешь, чтобы меня заставили окопы копать?
Вторая девица повернулась на живот, подперла руками голову. Сено неопрятно торчало из ее густых крученых волос, а выражение круглого лица, насколько Болард сумел разобрать в свете Кольца, было преглупое.
— Ну и что плохого… — протянула она ленивым голосом. — Ты меня на мази для седалища разорила уже.
— Сабинка!!
Девица зажала Майке рот мурзатой ладошкой. Болард представил стада микробов, по этой ладошке гуляющие, и чуть не сплюнул в сено. Сабина, ведьма, лекарка и любимица Рошаля — вот все, что он о девице знал — была ему неприятна. Свела ребенка с пути!..
— Нет, Сабинка, — оттолкнув подружку, заявила Майка строго, — я с ним до конца пойду, чтоб не думал меня, как перчатку с руки, бросать. А то: то люблю — то не люблю. Фиг!
— Дура ты, — потянувшись, коварным голосом начала ведьма. — Гоняешься за кем попало, позволяешь о себя ноги вытирать, когда князь тебя любит.
— Да он старый совсем! — не сдерживая голоса, завопила рыжая.
— Я ж и говорю — дура.
Что-то не нравилось Боларду в этой сцене. И не то, что Сабина сватает девчонку за Ивара. Чувствовал барон в голосе ведьмы напряжение и фальшь. И — будто она Майку проверяет.
— Ты что — слепая? — эти слова ведьмы трудно было расслышать. — Я что, не помню, как он на тебя смотрел, когда на бригантине прощался?
— Ага, — Майка сморщила нос. — Возьмем, мол, Настанг, тут же за тобой пошлю. А что я рыдаю в голос — ерунда. А что их всех… могут убить… — девчонка всхлипнула.
— Никого не убьют. И думать об этом не смей.
Майка почесала неровно стриженый затылок:
— Не, я лучше сама прослежу. Пусть уж и меня убивают за компа…
Сабина выдернула кинжал, наставив на Боларда, он же, выпрыгнув, поймал Майку за шею, прижал к себе, не позволяя трепыхаться:
— Тебе кто косу остричь разрешил, дура?! А ты, — барон грозно посмотрел на Сабину, — спрячь ковырялку, а то порежешься еще.
Ведьма послушалась. Сунула стилет за корсаж, надулась, как мышь на крупу.
— Ты зачем ее свела? А? — вопросил Болард грозно.
