Пять сотен лет
И больше гореть
Не могла
Ветхая сказка про трех мудрецов
Что шли на манящий свет…
Звезда была (в конце-то концов)
Была.
А может, и нет.
Ведь это глупо —
Идти за звездой
Мертвой
Но шлющей свет
Но я тоже пошел на этот огонь
И все еще иду на огонь
Опять иду сквозь ее огонь…
— Хватит! — шепотом заорал Ивар. Зажал кулаками ворот. — Всю жизнь… всю жизнь я иду за Звездой и не знаю, что важнее — вы или Звезда впереди. Я иду, а вы остаетесь на обочинах. У меня уже такая яма в душе… Вольно же двигаться во тьме, наощупь, когда слепой ведет слепых, и только совесть, как компас… впрочем, здесь совесть, кажется, не инструмент. Или? Ох, хотел бы я быть мудрым… Ты когда-нибудь думал, отчего меня сделали магистром?
Андрей отложил всплеснувшую страницами книжицу.
— Думаю, у капитула были поводы. Ты решителен и достаточно молод.
— Дальше.
— Хм, дальше… дальше ты прошел испытания и не умер. Читаешь книги через переплет и двигаешь стаканы взглядом, — попытался отшутиться он. — Еще тебя выделил Переход, который никогда не ошибается, и пришлось впору Кольцо.
— Было великовато.
Шенье приподнял ровные брови:
— Да-а? Не знал.
Князь хлебнул остывшего вина. Сморщился, будто в кубке был уксус. Поставил кубок на одеяло.
— Они могли сыскать лучше, благороднее и отважней. Но Капитулу было нужно не это! Орден дряхлел. Ему нужна была свежая кровь. Наша — варварская, дикая, горячая кровь, солонющая, как море под Серрадой. Когда в петлю, в омут головой, мечи в мечи, загнать коня… Гербельцы взвесят, саардамцы сосчитают… 'Мене, текел, фарес' — это кто угодно, только не мы. Этого и ждали от меня, от Виктора, от Боларда, в конце концов!.. Этого буйства, варварства, не умеющего высчитывать, подличать и останавливаться на полдороге.
— Ну-у… — командор сделал глоток и сморщился точно так же, как князь. — Это уже не Орден, а упырь какой-то! Может, ты ошибаешься, магистр?
— Хотел бы я быть неправ.
Андрей опустил Ивару руку на плечо:
— Князь, не нужно. Орден — это мы. И не надо никакой мистики. Все зависит от того, что мы сделаем и как мы сделаем, и не больше.
Он допил все, что оставалось в кубке. Тылом ладони обтер усы и полные губы. Наконец отстегнул свою длинную шпагу, устроил под рукой. Глубоко вздохнул.
— Я понимаю. Каждая розга по спине этого медведя — как по тебе самому. Но и ты пойми — если б не эти ублюдки удельные, их желание вечно стянуть на себя одеяло — мы бы еще под Катангом не проиграли в 748, и Монфор не стер бы с лица земли Монсальват, и свет веры мы бы несли широко и открыто, а не в потайном фонаре. Ненавижу я их, ср… Господня.
Сжал кубок в жестких ладонях, оставляя вмятины на серебре.
— На ковре его секли и не при подчиненных. Все по вашему кодексу. Это не позор — наказание.
Ивар сверкнул глазами:
— Андрей, я не о том. Ты не пойдешь под Настанг.
— Почему?!..
— Потому что я видел, как тебя там убьют.
Ренкорец нерешительно хмыкнул. Запустил кубком в угол.
— А с кем ты останешься?
— Есть Галич и Рошаль.
— Рошаль не военный. Он и не знает, с какой стороны меч держать.
Князь улыбнулся:
— А тут ты ошибаешься.
Глава 30.
1492 год, июль. Настанг
— Тебя там убьют, — ревела Майка в три ручья, повиснув на Боларде. — Я тебя не пущу, слышишь?
Изо всех сил саданула ему в грудь кулачками. Глухо зазвенела под сагумом кираса. Болард поймал руки девчонки за запястья, чтобы не поранилась, а рот заткнул поцелуем — все равно больше нечем было. И покосился, не слышит ли кто их почти семейный скандал. В погребе стояла глухая тишина. Сквозь узкий продух светил солнечный луч, в нем плясали пылинки. И вместе с лучом точился, перебивая аромат вяленых колбас и вина, запах гари. Даже отсюда, из придорожного трактира в версте от столицы, видно было, как горит Настанг. Небо над ним наливалось нехорошей рыжей кровью, пластовало ветром дымы…
— Ты мне что обещала? — оторвавшись от Майкиных губ, прошипел Болард. — А то иди, князю признавайся, кто ты есть. И проси позволения меня всю войну под юбкой держать…
Майка всхлипнула и присела за большой бочкой в углу, закрывая лицо ладонями. Дон Смарда устыдился. Вернулся. Стал целовать зареванное личико, опасаясь, как бы не дошло до большего. И еще — как бы их не стали здесь искать. Ивар с утра злой, точно собака, и лучше не испытывать его терпения. Позавчера, оскользнувшись на лестнице, барон Галич, флаг-командор Консаты, сломал бедро, и его оставили командовать обороной Эскеля вместо Шенье — как решали, было, вначале. Судьбу на кривой не объедешь…
— Дуреха моя рыжая, — шепнул Болард нежно. — Иди к Сабине — и от нее ни на шаг. Через час вернусь.
И легонько подтолкнул Майку пониже спины.
