у нас намечалась всеобщая забастовка; в Индокитае мы терпели поражение за поражением; Франсису Пикабиа[9] предстояло вскоре умереть… Все события я записывал в блокнот в алфавитном порядке. Теперь потихоньку сверяться с записями мне будет намного легче. А как иначе? Ведь мне предстояло отвечать на самые каверзные вопросы и знать ближайшее будущее в мельчайших подробностях. Я погрузился в историю, опережая ее ход. Я изобрел хитрую тактику и намеревался всегда ее придерживаться, чтобы меня не заподозрили в сговоре с дьяволом. К примеру, я стал убеждать Галюша, что назвал будущего главу Совета министров только потому, что его кандидатура показалась мне наиболее неожиданной, вдобавок, в отличие от прочих претендентов, он помимо компетентности обладает инициативой и способен объединить вокруг себя политиков самых различных фракций. Не важно, верными или неверными были посылки — конечный вывод будет блестящим. Зная правильный ответ, несложно подогнать к нему решение задачи. Правда всегда на моей стороне, толстяку- журналисту нечем крыть.
Однажды, возясь на кухне, я заметил, что мадам Поль кладет в тушеное мясо с овощами целый мускатный орех. Я тоже всегда так делал. Неужели я перенял эту хитрость у нее? Конечно, она меня старше и вполне могла научить меня готовить. Но фактически это невозможно. В 1953 году я был так мал, что не мог ни разу побывать в ее ресторане. И тем не менее я здесь. Как мне надоело прыгать из одной эпохи в другую! Лучше не думать об этом, не то с ума сойдешь.
Луиза среди ночи забарабанила в мою дверь. Господи, который час? Попытался нащупать в темноте выключатель, вместо этого свалил на пол лампу, злобно выругался, второпях натянул штаны и отодвинул защелку.
— Ты в своем уме?! Сейчас три часа ночи.
— Мне страшно.
— Привидений не существует.
— Я не привидений боюсь. Мне просто страшно.
Она вошла и легла в ногах моей постели, закутавшись в длинный махровый халат и свернувшись калачиком. Растрепанные волосы падали ей на лицо. Луиза всхлипывала. Вздыхала. Надоедала мне и мешала спать.
— Вы собираетесь от нас уйти? — наконец прошептала она.
— Собираюсь.
— К этим Галюша?
— Почему бы и нет?
— Они такие богатые…
— Господин Поль мне сообщил…
— А меня вы с собой возьмете? Я больше здесь не могу. Пожалуйста! Я знаю, вы меня не любите, но если бы вы меня взяли… Заберите меня отсюда!
Я обнял ее и принялся утешать. Луиза не знала будущего и боялась его. А ведь все у нее будет хорошо.
Господин Поль провожал до порога последних завсегдатаев, допоздна засидевшихся за коньячком. Дверь распахнулась, и появился чопорный, вышколенный шофер в синем костюме и такой же синей каскетке. Луиза и кассирша давно уже ушли, я один перетирал за стойкой давно уже сухие бокалы в надежде, что Галюша все-таки вспомнит обо мне. Ланьелю действительно поручили сформировать правительство, а Лемера назначили руководить реконструкцией Парижа. Шофер снял каскетку и что-то зашептал на ухо господину Полю. Тот поспешно подошел к стойке и сказал мне:
— Галюша-Морен желает встретиться с вами.
— Он знает, где меня найти.
— Нет, прямо сейчас. Его шофер, Марсель, отвезет вас. Скорей, переодевайтесь. Да бросьте вы эти стаканы! Дались они вам.
Сидя рядом с шофером в жемчужно-сером автомобиле с ведущими передними колесами, я перелистывал блокнот и улыбался. Конечно же Галюша потребует новых подробностей; у меня есть время заучить факты, которыми я располагаю. Журналист жил неподалеку от Трокадеро, на самом верху импозантного современного здания. Востроносенькая служанка в кружевном фартуке провела меня по анфиладе комнат и вывела на открытую террасу. Здесь на фоне подсвеченной оранжевой занавески, от которой на лицо ложился теплый отблеск, меня ожидала Одетта Галюша-Морен. Она кивнула на продолговатое кресло из ротанга, предлагая сесть, и сказала, что муж скоро вернется. Я впервые видел ее без шляпы. Черные курчавые волосы, короткая стрижка. Ни колец, ни браслетов, только бриллиантовые серьги в ушах. Загорелая. Видно, скучала не только в Париже на авеню Поль-Думе, но и в Каннах на Лазурном берегу.
Она села нога на ногу, высоко задрав юбку, и сказала небрежным светским тоном: «Наверное, в колониях вам пришлось многое пережить». Здесь, на террасе с бокалом чинзано в руке, мне вовсе не хотелось «заново переживать», вернее, воображать, как меня режут в темноте в двух шагах от лагеря, как я хватаюсь за горло и ощущаю на руках горячую кровь; тем более не хотелось импровизировать на эту тему. Милую даму интересовало самое дно, притоны, проститутки Шолона — все, чего я не видел, о чем только читал. Изнывая от праздности, мадам Галюша-Морен мечтала о разврате, жестокостях, извращениях, ведь многие считают подобный дрянной товар экзотикой. Тут я вспомнил рассказ Колченогого. Мы с ним как-то обваливали в муке лягушачьи лапки на кухне у мадам Поль, и он поделился со мной одним местным рецептом. Я решил, что рецепт придется по вкусу рыхлой буржуазной гурманке. И чтобы не говорить о войне, стал повествовать о местных обычаях.
— Делают дырку в кокосовом орехе, ловят лягушонка и сажают его туда. Дыру закрывают сеткой.
— Какой ужас! Лягушонок захлебывается?
— Вовсе нет. Он спокойно плавает и пьет кокосовое молоко. Жиреет. И уже не может выпрыгнуть сквозь маленькое отверстие. Когда молока больше не остается, орех раскалывают, и поджаривают лягушку на медленном огне.
— Несчастное создание!
— Но вы же ели вчера паштет из гусиной печенки.
— Он такой вкусный!
— Вам не жалко гуся, потому что вы сами его никогда не откармливали.
— Действительно!
— Люди — плотоядные животные, мадам.
— Зовите меня Одетта.
— Мы пожираем живых существ.
— Да, я знаю, их плоть и кровь.
— А чем лучше способ приготовления рыбы, при котором она сама себя фарширует?
— Ах, расскажите!
— Пускаете плавать живую рыбу в кастрюлю с водой.
— Будто в аквариум…
— Сыплете в воду начинку и ставите кастрюлю на огонь. Вода подогревается. Рыба ест начинку, пока не сварится.
— Какие ужасы вы рассказываете!
— Специально для вас, мадам. — Я заметил у нее на лодыжке тонкую золотую цепочку.
Тут на террасу ввалился, отдуваясь, толстяк Галюша, на ходу срывая роскошный галстук. Он даже не извинился за то, что заставил ждать. Его волновало одно:
— Как, по-вашему, долго продержится наше нынешнее правительство?
— От силы год.
— Всего год! Однако…
— И то с трудом.
— А в чем дело?
— Инфляция растет. Ланьель попробует летом, когда все на отдыхе, принять довольно крутые меры.
