И просчитается. Начнется всеобщая забастовка.
— Подробнее расскажете потом. Отныне вы мой консультант.
— А как же господин Поль?
— Я больше него нуждаюсь в ваших советах.
— Я не ярмарочный предсказатель!
— И тем более не официант.
Я перебирался к чете Галюша и пришел в ресторан за вещами. Луиза провожала меня вся в слезах, Колченогий дружески похлопал по плечу, а господин Поль взял с меня обещание, что я буду обедать только у них. Нужно придумать, чем бы их отблагодарить. Они гордились моим даром ясновидения, и действительно, кем бы я был без них?
Нежась в мягкой постели в просторной комнате, залитой ярким солнцем, я мысленно переживал все перипетии путешествия во времени. Потом не спеша встал, принял ванну и облачился в один из шелковых халатов моего нового хозяина. Мне предстояло обзавестись приличной одеждой; Одетта собиралась заняться моим гардеробом и походить со мной по магазинам. Драгоценные пророческие книги я бережно запер в золотистый секретер. Мне нравилось, что я обладаю тайным знанием, и хотелось извлечь из него как можно больше пользы. Подумать только, я ведь неожиданно для себя стал пророком и спокойно жил в прошлом без привязанностей и забот, без документов и денег, словно беспечный гость. Интересно, окажись я при дворе Генриха IV, сумел бы я остановить Равальяка? Говорят, короля предупреждали, что на него готовится покушение, но он не придал этому значения. А вот я сумел бы его оберечь. Придумал бы какую- ни-будь хитрость. Очистил бы улицу Феронри от народа и экипажей. Только по причине сутолоки убийце удалось вскочить в королевскую карету и зарезать монарха. Что бы произошло, если бы Генрих IV правил гораздо дольше? Если бы не убили Юлия Цезаря? Если бы уцелел Робеспьер? Последнего я заставил бы расправиться с Конвентом 9 термидора. Пять тысяч вооруженных рабочих и ремесленников ждали его приказа, но напрасно: нерешительный от природы, он все медлил. Я пробрался бы к Робеспьеру в ратушу и вдохновил бы на вооруженную борьбу. Я представил себе его: близорукий, в синих очках с толстыми стеклами, он часто раздражался, страдал от язв на ногах, пудрился, ел апельсины, каждую минуту боялся, что его пырнут ножом, интриговал, злоумышлял, таился. В конце концов мне удалось бы его убедить: «Поверьте в свои силы и в свою правоту, покончите с революцией и перебейте экстремистов!» Господи! Будь я рядом с Робеспьером, Наполеон не пришел бы к власти! Мне самому стало смешно: какая наивность! Разве я в силах изменить ход истории? Вот, к примеру, я здесь, в 1953 году, но мне ни за что не предотвратить высадку солдат в Дьенбьенфу.
В отличие от меня у Галюша не было времени валяться в постели. Он писал статьи для «Фигаро», рыскал по городу, бывал на официальных и светских раутах, кому-то тайно назначал свидания, добывал сведения в приватных беседах с высокопоставленными лицами. Он был вхож в министерские кабинеты. Водил знакомство кое с кем из депутатов. Свой человек за кулисами, он приятельствовал с актерами и художниками. Завтракал с владельцем крупного издательства. Обедал с генералом. Получал отовсюду тьму приглашений. Копил информацию, знал все сплетни, высказывал свое мнение с глубокомысленным видом, наставлял, предрекал, ошибался, изредка бывал прав и очень гордился своей проницательностью. Именно я создал ему репутацию непогрешимого оракула, впрочем, это входило в мои обязанности. Но виделись мы с ним редко, большую часть дня я был свободен. Утром мы разговаривали минут пять, потом я набрасывал пару страниц на заданную тему — на самом деле попросту списывал нужную главу из книги, слегка подпустив туману. И пока работал, запирался в комнате на ключ. Готовую, слегка подправленную рукопись вкладывал в папку и отдавал Одетте. Я ни разу не видел, как за папкой приходит курьер, но, скорей всего, Галюша получал пророчества с курьером. Что я делал потом? Развлекался. К примеру, шел в гигантский кинотеатр на площади Клиши, который к девяностым давно уже сровняли с землей.
Как-то ночью мне приснилась Марианна. Я внезапно перенесся в будущее и рассказывал ей о своих приключениях. Услышав, что я побывал на первых концертах Бреля, она мне здорово позавидовала. Хотя на сцене «Труа Боде» он держался скованно, ему совсем не шли усики, и гитара слегка дребезжала. Марианна пристала ко мне: «Давай отправимся в прошлое вместе!» И мы сейчас же перенеслись с ней во времена Директории. Невидимый оркестр играл Чимарозу, и при свете бесчисленных свечей дамы в легких платьях с разрезом самозабвенно вальсировали с военными в трехцветных поясах. Мы встретили на балу Мансара в зеленом сюртуке и господина Поля в гусарском ментике. Напудренная Марианна с короткими черными вьющимися волосами а-ля Титус, стройная, точеная, в полупрозрачном открытом платье из белого муслина и красной кашемировой шали, с браслетом в виде золотой змеи с изумрудными глазками, держалась вызывающе и танцевала столь резво, что в разрезе платья мелькали прелестные ножки. Одетта Галюша в серебристой тунике поглядела на нее свысока и закрылась веером. Внезапно мы покинули бал и оказались в Древней Греции на берегу моря. Я почувствовал, что у меня выросла курчавая борода. Какой-то философ-киник стоял абсолютно голый на четвереньках и лаял на нас. Он попытался укусить Марианну за ногу. Она испугалась. Я прижал ее к себе, стал гладить нежную шею. Меня удивило, что волосы у нее успели отрасти и сделались не такими пушистыми. Я очнулся. Увидел, что лежу на большой кровати в квартире Галюша, а рядом со мной спит Луиза. Тут я все вспомнил. Накануне мы с Луизой гуляли по Сен- Жермен-де-Пре, сидели в подвальчике, пили вино и слушали джаз, даже танцевали при тягучих тоскливых звуках саксофона.
Я глянул на нее в замешательстве: что было ночью, я абсолютно не помнил. Накрыл ее одеялом — она во сне заворочалась и промурлыкала что-то, — отвернулся и стал смотреть на плотную занавеску: сквозь нее уже пробивался серый утренний свет. Не полагается смущать пристальным взглядом девический сон. Какой нынче день недели? Понедельник. У Луизы выходной, но я-то должен трудиться. Я поднял с пола штаны, натянул их и отправился на поиски Галюша. Тот заглатывал на террасе круассаны, запивал их кофе, просматривал кипу газет и слушал по радио новости.
— Что скажете о стратегическом плане генерала Наварра? — спросил он, даже не взглянув на меня.
— Хм-м…
— Поль предупредил, что вам неприятна эта тема, но вы же там были, в конце концов. Значит, должны знать, что к чему. Ваш инстинкт никогда вас не подводит. Так как, можно доверять оптимистическим сводкам генерала Наварра?
— В прошлом месяце он еще контролировал ситуацию. Теперь она вышла из-под контроля.
— Журналисты утверждают обратное.
— Они заблуждаются.
Я только что просматривал записи в блокноте и знал наизусть, какие события нас ожидают в начале июля. Но не сказал ничего определенного, не назвал ни одной даты. Спокойно намазывал клубничный джем на тост и делал вид, будто собираюсь с мыслями.
— Ведь это в целом партизанская война: маскировка, засады, вылазки, диверсии, почти ни одного сражения. Напрасные потери…
— Наварр заявил, что и года не пройдет, как партизаны Вьетминя будут разбиты.
— Его заявления легковесны.
— Он производит впечатление опытного стратега.
— Его план провалится с треском. Посудите сами, мсье Галюша, две-три блестящих операции не много значат. Временный успех вскружил ему голову.
— Но почему его план провалится?
— Нервы у наших бойцов на пределе, они пали духом. Верховному командованию на них наплевать. Американцы не высылают подкрепления. Армия Бао-Дая сражается отвратительно.
— Наварр жесткой рукой поведет их в бой.
— Коммунисты вовсе не дураки. Они пользуются царящей неразберихой и наносят удар за ударом; к тому же их поддерживают Советский Союз и Китай. Наварр понимает, что в партизанской войне нам не выиграть. Он хочет сократить фронт. Не удивлюсь, если он уже подал рапорт в Генеральный штаб о подготовке к решающему сражению.
— Рапорт, разумеется, секретный?
