холода и усталости. Ждал лета.
И оно пришло. Правда, не все оборачивалось так, как хотелось бы. С наступлением тепла курсанты чаще занимались на аэродроме, но готовились к полетам не на самолете, а на планере. Слишком переполнены были группы «самолетчиков», да и возрастной ценз пока еще давал о себе знать. Придерживали.
Сначала Георгий недоумевал: как это можно летать без мотора?! Спросить стеснялся, но всем своим растерянным видом выражал сомнение и любопытство. Про самолеты знал все, а здесь оказался пробел.
Инструктор заметил:
— Ты когда-нибудь слышал о восходящих потоках?
Слышал, конечно, но этого мало. Надо знать. Поэтому замялся. Неопределенно пожал плечами:
— Нет, не слыхал. Еще не проходили.
Тогда инструктор подробно рассказал, как образуются мощные восходящие потоки, как подхваченный ими планер часами может парить в поднебесье.
Планер… Конечно, это не самолет. Не о нем мечтал Георгий, когда шел в аэроклуб. Но раз надо, то надо! Долго присматривался к тому, как парят планеры в небе, наблюдал, как они соревнуются с птицами в умении использовать восходящие потоки для набора высоты. Любил послушать комментарии знатоков.
— Седьмой не удержался! Идет на посадку… А вот тот нащупал поток. Держись! — кричали с земли, как будто их голос мог быть услышан планеристом. И снова над аэродромом раздавалось дружное: — Держись, держись!.. Ну!.. Эх!..
Постепенно Георгий привык к планеризму и даже полюбил его. Ему нравились непередаваемо чудесные запахи разогретых солнцем дерева и эмалита, глубокое безмолвие парения, в котором так хорошо думается. Взлетающие планеры казались гигантскими доисторическими птеродактилями, и нельзя было не залюбоваться их полетом.
Время шло. У Георгия уже установилось почтительно-нежное отношение к своему планеру. После первого полета «на резинке» на аэродром Георгий приходил как на праздник и с нетерпением ждал своей очереди. А как здорово было там, наверху! Из-под кучевых облаков, похожих на горы хлопка, Георгий, слегка поеживаясь от прохлады, поглядывал на землю, где в это время стояла жара. Вот внизу виден лесок, зеленым серпом охвативший аэродром. Рядом с ангарами стоят друзья-товарищи и наблюдают за его полетом. По шоссейной дороге бегут в город и обратно автомашины, похожие на спичечные коробки. Широкой серебристой лентой стелется Волга. Все здесь вокруг хорошо знакомо, понятно, просто.
Скользя в поднебесье на легкокрылом планере и признавая всю прелесть парящего полета, Георгий не забывал о своей мечте, считал, что она осуществилась пока лишь наполовину. Ему все чаще снились быстрые крылья истребителя, рассекающие загадочную далекую стратосферу.
Инструктор чувствовал настроение одного из лучших своих курсантов, видел, с какой завистью поглядывал он на тех, кто рядом, на этом же аэродроме садился в кабину самолета.
— Ничего, Жора. Привыкай больше к планеру, браток. На самолете тоже может пригодиться умение планировать без мотора. А может быть, и планеризм слюбится, а?
— Ну уж насчет слюбится — для кого как. По мне, безмоторная авиация — переходный этап.
— И только?
— Да нет же. Знаю я, что планеризм настоящий спорт. Но я лично не хочу всю жизнь ловить восходящие потоки. Я люблю шум, хочу, чтобы воздух свистел рядом с кабиной.
— Ладно, — добродушно соглашался инструктор. — Как говорится: будет тебе дудка, будет и свисток. А торопиться не следует, хотя ты и горяч. Думаешь, пришел сюда — и сразу получишь боевой самолет? Нет, браток, на это не рассчитывай. Познай сначала законы неба. Планер освой по-настоящему, прочувствуй его, научись подчинять своей воле, и чтобы не ты его, а он твои желания угадывал, чтобы как по ниточке ходил, а не клевал носом да рыскал, как слепой котенок. Я-то сам ведь летчик, а вот увлекся планеризмом. Смекай почему…
— Выходит, что на планерах летать труднее, чем, скажем, на истребителях?
— Труднее не труднее, а уметь надо!
Георгий вообще-то и сам это понимал. Он упорно овладевал секретами безмоторного полета. А когда постиг сложное искусство высшего пилотажа, инструктор сам сказал ему однажды:
— Пора, Жора, за штурвал самолета садиться. Первую ступеньку ты перешагнул.
Получилось так, что его направили в эскадрилью Валентина Федоровича Хапова. Опытный летчик скоро разгадал в молодом курсанте незаурядные способности. Нет, не врожденные качества! Хапов был убежден, что летчиками не рождаются, а становятся. Талант подобен искре: его можно разжечь и погасить. Но в этом мальчишке было то, из чего можно «лепить» летчика. Какое-то самоотверженное упорство и исключительное внимание к мелочам — вот что нравилось ему в этом шустром девятикласснике.
Теорию Мосолов знал. К замечаниям инструктора относился внимательно. Не было случая, чтобы тот ему дважды указывал на одну и ту же ошибку. Во время вывозных полетов инструктор все чаще и чаще передавал управление маленьким тихоходным У-2 своему питомцу, и самолет в его руках с каждым разом становился все послушнее. Способного паренька хвалили, ставили в пример.
Валентин Федорович много говорить не любил. Особенно повторять одно и то же. Но когда доводилось ему летать с курсантами, подмечал все, словно тысяча глаз была у человека.
— Не торопись с выравниванием. Скорость не теряй. Смотри чуть дальше и левее…
А откуда он может знать, куда смотрит курсант, когда сам сидит в другой кабине? Чудеса!
— Хотите стать настоящими летчиками — учитесь все видеть. Не смотреть, не созерцать, а именно все видеть, — говорил Хапов. — Это только в толковом словаре глаголы «смотреть» и «видеть» равнозначны, а в летном деле между ними целая пропасть. Подошел к самолету — что видишь? Красоту его, совершенство форм, глянец обшивки? Не густо. А вот другой взгляд: трещинка на лопасти винта, незашплинтованная гайка, капля масла на капоте, струбцина на руле поворота. Проглядел, прошел мимо — попадешь в воздухе в беду.
А теперь другая, не менее важная сторона, — продолжал наставник. — Что непосредственно касается тебя, когда выруливаешь на старт, на что обращаешь внимание? Смотришь вперед, чтобы не нарулить на препятствие? Значит, ты еще не летчик! А если сзади идет на вынужденную самолет с отказавшим двигателем или сбоку тебе показывают «крест» — требуют выключить зажигание? Значит, нужно видеть все на триста шестьдесят градусов вокруг. Это называется осмотрительностью. А уж в воздухе осмотрительность — вопрос жизни.
«Теперь можешь сам!»
…Первый самостоятельный полет на самолете. Его Георгий не забудет никогда… Да и можно ли забыть такое! Наконец-то ему доверили крылатую машину! Доверили самому взлететь, сделать круг над аэродромом и сесть. Просто? Нет. За ним будут следить уже только с земли. Следить и оценивать, на что способен он сам, без помощи инструктора, будет ли он настоящим летчиком!
Только что его проверял на готовность к вылету Валентин Федорович. Казалось: зарулят на стоянку, выключат мотор, поговорят об ошибках. А получилось иначе. Хапов расстегнул привязные ремни, подал условный знак, и пока курсанты прилаживали в инструкторской кабине мешок с песком, сказал Мосолову: «Теперь можешь сам. Сделай один круг». Одобрительно хлопнул по плечу и соскочил с плоскости на траву.
Мотор затарахтел громче: «Дры-дры-р-рр…» Теперь дать полный газ и… разбег. Колеса пересчитали все знакомые уже неровности летного поля, и, подпрыгнув последний раз, самолет оторвался от земли.
Поплыла вниз зеленая скатерть аэродрома, верхушки деревьев; откуда-то сбоку выскочили серебряные нити железной дороги, нырнули под мост и скрылись в лесу. Впереди в воздухе через
