узкой ночной рубашкой. Взгляды мужчин тотчас обращаются в ее сторону.
— Одевайтесь и следуйте за нами, — говорит Ипполито отцу Кармелы.
Дон Доменико молча повинуется. Но прежде чем сбросить халат, приказывает дочери:
— Кармела, отвернись.
Пожав плечами, она послушно отворачивается.
Надевая брюки, «доктор» пытается оправдаться:
— У меня был приемник. Признаю. Меня развлекали беседы с друзьями, разбросанными по всему свету. За разговором не так остро чувствуешь свое одиночество. Когда у человека столько несчастий, сколько выпало мне на...
Комиссар резко обрывает его:
— Ладно, ладно. Поторапливайтесь.
— Я готов уплатить штраф. Я знаю, что действовал не по закону. Скажите мне, сколько я должен внести, и я уж как-нибудь постараюсь...
— А сколько платили вам контрабандисты, как связному?
— Какие контрабандисты?
Дон Доменико, по-видимому, искренне возмущен подозрением Ипполито.
— Знать не знаю никаких контрабандистов. Что еще выдумали? Я честный гражданин. Да, я действительно поддерживал связь, когда вы вошли, но знаете с кем? С кораблем, на борту которого находится больной. Это только акт человеколюбия. Я связал корабль с радиолюбителем, и тот отправился за врачом в институт Пастера.
Полицейский ухмыляется:
— Вас представят к медали за спасение погибающих.
По пути домой Лоретта рассказала Ги Мерсье свою печальную историю. За Корбье она вышла в 1943 году. Все девушки были от него без ума. Он был красив, молод, богат, прославился, как смелый летчик, искусный охотник и чемпион по теннису. В сорок четвертом году, с блестящей характеристикой за участие в движении Сопротивления, Корбье поступил во вторую танковую дивизию. За несколько месяцев он получил два повышения в чине, медаль и три благодарности в приказах. А потом случилось страшное несчастье: когда он с войсками вступал в немецкий город, у него в руках разорвалась граната. Неумелая и наспех проведенная операция, смена надежд и отчаяния и, наконец, консилиум с участием нескольких крупных светил офтальмологии, который вынес трагический приговор: Поль Корбье ослеп навсегда. Один- единственный год радостной жизни — вот все, что выпало на долю Лоретты. Счастливая, нежно любимая, вызывающая всеобщую зависть, жена одного из самых обаятельных парижан превратилась в сиделку опустошенного, сломленного горем человека. На занятия спортом, его любимое увлечение, был наложен строжайший запрет; духовных интересов у него не было, и, столкнувшись с одиночеством и страданием, отрезанный от внешнего мира, он оказался безоружным и сдался.
Как только доктор вошел в комнату, Корбье стал вызывать Италию:
— ИРП 45... ИРП 45... Почему этот проклятый передатчик не отвечает?
Корбье нервничает. Мерсье садится рядом. Ждет. Лоретта ушла в свою комнату, оставив мужчин одних.
— Доктор, будьте любезны, отыщите в каталоге позывные ИРП 45, в разделе Италия.
На столике рядом с приемником Мерсье находит объемистый том. Каталог напоминает телефонный справочник. В нем указаны имена всех зарегистрированных радиолюбителей мира. ИРП 45 в нем не значится.
Корбье ерзает на стуле..
— Вы внимательно смотрели?
Для большей убедительности доктор зачитывает список итальянских позывных: за ИРП 40 непосредственно следует ИРП 62.
— Не может быть.
Пальцы слепого точно приросли к ручкам приемника. Он настойчиво повторяет вызов.
— Вероятно, это какой-нибудь новый передатчик, — замечает Мерсье.
Корбье зовет:
— Лоретта!
Молодая женщина появляется на пороге. Она переменила прическу — взбитые волосы молодят ее, — подкрасилась. Старание воскресить в глазах Ги свой прежний облик, пленивший его летом сорок третьего года в Каннах, производит трогательное впечатление, но по-детски наивно и бесполезно. Погас блеск в глазах, лицо утратило свежесть. «Лилия, увядающая лилия», — повторяет про себя Мерсье. Однако фигура сохранила стройность, длинные, породистые ноги по-прежнему изящны. У Лоретты в руках поднос.
— Рюмочку ликера, Ги.
Его имя звучит как ласка. Он поднимает голову, смотрит ей прямо в глаза, улыбается:
— Охотно.
А ведь он вообще не пьет ликеров.
Лоретта ставит поднос на низкий столик, откупоривает бутылку, наполняет рюмку. Ги следит за каждым ее движением. Она молчит, но в каждом ее жесте сквозит радость и оживление. Слепой чувствует это.
Лоретта протягивает доктору рюмку.
— Давно не получали известий от Жака и Колетты? — спрашивает она.
Не важно, что она говорит. Все дело в тоне, каким это сказано. Корбье грубо обрывает ее:
— Ты что, не видишь, что я вызываю ту самую рацию, которая не отвечает; если ты будешь болтать, мы друг друга не услышим.
Лоретта покорно извиняется:
— Прости, дорогой.
Она неправа, она сознает это, Ги тоже неправ. Он отводит глаза от Лоретты. Она сидит, как обычно, в старом низеньком кресле, положив ногу на ногу; из-под платья видны кружева комбинации, но это уже не та обтрепанная комбинация, которая была на ней час тому назад.
Дон Доменико выходит из дому. Ипполито подталкивает его сзади в спину.
Разбуженные соседи в ночных одеяниях выскочили на шум, собираются на лестнице и во дворе.
При виде доктора, облаченного в длинный, наглухо застегнутый сюртук, в широкополой шляпе, напоминающей о лучших днях, со всех сторон раздается сочувственный шепот.
— Господин комиссар, — торжественно протестует Доменико, — я сказал вам чистую правду. Я служил связным между кораблем и институтом Пастера, указал даже ложные позывные, ИРП 45... а такие вообще не существуют, можете проверить.
— Да, так оно и есть, — вступает в разговор Кармела.
Накинув легкий халатик, она вышла во двор следом за отцом и полицейскими.
— ИРП 45 — таких позывных нет, их выдумал отец, клянусь вам.
Кучка людей, столпившихся у полицейской машины, плохо понимает, о чем идет речь, но тем не менее симпатизирует «доктору». Он порядочный человек, вежливый, со всеми любезен. К тому же образованный. Что же это творится? Куда мы идем? До какого варварства докатились — сажают в тюрьму благородных людей, украшение и гордость поселка.
Чувствуя на своей стороне поддержку соседей, Кармела загораживает собой дверцу машины, куда собираются втолкнуть ее отца.
— Вы не отнимете у меня отца! — вопит она. — Нет, нет, не отдам его.
Из толпы собравшихся кумушек слышен одобрительный гул. Крошка права. Что станется с одинокой девушкой без отеческой заботы? У этих полицейских не сердце, а камень. Они способны отнять у бедной девочки отца. Бессовестные! Кармела кричит, топает ногами и, разгорячившись, сама уже убеждена в постигшем ее несчастье. Минута, другая, и весь двор, возмущенный, позабыв о сплетнях по поводу
