знаменитым музыкантом и мог обеспечивать ей безбедное существование. А теперь я мало что могу ей предложить, кроме необходимости заботиться обо мне. Быть почти слепым — серьезный недостаток, и таким я никому не нужен, а ей и подавно. Только когда музицирую, я чувствую утешение.
От этих слов отвращение девушки к мадам Куррэн не стало меньше. Этот невысокий француз был великодушен и терпелив и никогда не требовал повышенного внимания к себе. Ни слова жалобы Кассандра не слышала от него, хотя он не мог ни читать, ни гулять, ни наслаждаться всеми теми удовольствиями, которые доступны человеку с нормальным зрением.
— Только не отчаивайтесь, Морис, — попросила она. — Когда-нибудь, я уверена, найдется специалист, который сможет вам помочь, и все изменится. Знайте, на самом деле жена вас любит.
Касс было нелегко произнести вслух эту невероятную ложь. Но она считала, что должна постараться утешить этого доброго музыканта.
— А вы… вы всегда так веселы и беззаботны, деточка, — улыбнувшись, проговорил пианист. — Простите, что я вас так называю. Вы выглядите совсем ребенком. Вы отнюдь не светская женщина, как моя Наташа.
— Глупенькая девочка Касс, — засмеялась миссис Мартин.
— Совсем не глупая, что вы.
— Уверена, Кевин вам уже говорил, что временами я становлюсь страшной занудой, — хмыкнула Кассандра. — Честно говоря, мне иногда кажется, что его больше привлекает общество вашей блистательной супруги.
Она сказала это без тени злобы, но Морис Куррэн посмотрел на собеседницу с легкой тревогой. Обыкновенная молодая барышня, юная и стройная, с растрепанными шелковистыми волосами, обрамлявшими свежее лицо золотистым ореолом. Однако он не встречал еще такой трудолюбивой, такой выносливой и безропотной девушки и никогда не видел жены более преданной своему мужу. Узнав Кассандру получше, музыкант проникся к ней глубочайшим уважением и восхищением: Он понял, что миссис Мартин обладает не только добротой, но еще и мужеством и стойкостью. Однако, как истинный француз, Морис не мог не заметить и других достоинств Касс — ее женственности и очарования. Он понимал, что такую девушку можно любить с подлинной страстью. Порой он сомневался, что Кевин понимает, какое сокровище ему досталось. Хотя, с другой стороны, Куррэн неплохо относился к молодому англичанину. Но иногда Мориса охватывал страх за Кассандру. Он был не настолько слеп, чтобы не замечать, каким взглядом писатель смотрит на Наташу. И как она смотрит на него.
Прошла неделя. Выглянуло солнце, холодные зимние ветры сменились теплым дыханием весны, и однажды музыкант случайно проведал о том, о чем знать ему не полагалось.
Куррэн прогуливался вокруг пруда — ходил он медленно и осторожно, боясь споткнуться из-за слабого зрения. Он остановился на берегу, чтобы послушать тоскливый крик диких гусей над водой. Наслушавшись, музыкант направился к старому сараю для лодок и некоторое время постоял там, опираясь на свою палочку, вглядываясь в даль и жалея, что не может как следует рассмотреть красивое оперение птиц, которое подробно описывала ему Касс.
И вдруг через пыльное оконце сарая он услышал до боли знакомый звук: низкий, хрипловатый смех. Смеялась Наташа! Кровь в нем застыла: его чуткому слуху был знаком этот смех. Не хохот друзей, потешающихся над забавной шуткой; это был смех женщины, находящейся во власти опьяняющего чувственного наслаждения. Скоро до него донесся и голос Кевина. Значит, они там вдвоем, понял Морис, и сердце у него упало.
— О господи, Наташа, ты сводишь меня с ума! — почти простонал молодой человек.
Куррэн, приросший к месту, слушал. Он хотел было уйти — быстро, чтобы они не узнали, что он был здесь. Но тут уловил голос жены.
— Но, Кевин, милый, я и хочу свести тебя с ума, — промурлыкала она. — Я тоже мечтаю о тебе все эти дни. О, Кевин, боже!..
— Наташа, не смотри на меня так, — срывающимся голосом пробормотал Мартин. — Не прикасайся ко мне — я не могу не целовать тебя. Боже, я этого не вынесу.
— Я хочу тебя, Кевин. Много лет мне не встречался такой привлекательный мужчина. В тебе есть нечто волнующее, необыкновенное, — страстно шептала женщина. — Наверное, я ждала нашей встречи всю жизнь.
Музыкант задрожал всем телом. Его бил озноб, но пот ручьями стекал по его лицу. Он глухо застонал. Ему казалось, что в сердце ему всадили нож и он сейчас умрет здесь, в этой прекрасной роще на берегу пруда. Но голоса из сарая продолжали доноситься, поворачивая нож в ране, продлевая агонию. Убивая покой в его душе, его доверие к Наташе — все его счастье.
— Для тебя это просто блажь, дорогая красавица моя, Наташа, — взволнованно заговорил Кевин. — Ты же не можешь всерьез мной увлечься. Что я могу тебе дать?
— А что Морис мне может дать? — последовал быстрый равнодушный ответ. — Нет, нет, я не собираюсь бросать мужа, потому что он стал калекой, но мы живем с тобой в одном доме и видимся каждый день. Что же делать, если нас тянет друг к другу?
— Не спорю, ты очень соблазнительная, я тебе симпатизирую — и это еще мягко сказано. Ты самая прекрасная, самая чарующая женщина на свете, — вдохновенно вещал писатель. — Ты умопомрачительно женственна, ты — сплошное искушение… Но, одновременно, в тебе есть мужская прямота и даже жестокость. Если тебе что-то нужно — ты идешь и берешь. Поэтому ты просто неотразима.
— И не надо бороться с соблазном, милый Кевин, — промурлыкала женщина низким глубоким голосом. — Обними меня, прижми крепче. Поцелуй меня и забудь обо всем.
Морис Куррэн уронил голову на грудь. Острая боль пронизывала все его тело. Неотразима — о да, как она могла быть неотразима… Когда-то Наташа и с ним была такой. Он ведь вообще не собирался жениться, он жил музыкой, своим ремеслом, своей страстью. Но она ошеломила, потрясла, завоевала его, так же как теперь пытается завоевать Кевина.
Бедняга! Морису даже стало обидно за этого мальчишку, умного, честолюбивого, с литературным талантом, но совсем неопытного. Так ли уж странно, что он не сможет устоять перед чарующей, как сирена, светской львицей, знающей толк в амурных делах? Раньше француз сердился на Кевина за то, что тот не балует знаками внимания свою жену. Однако, живя с Мартинами под одной крышей, он постепенно научился понимать этих молодых англичан. Они жили ультрасовременно и не осыпали друг друга ласками и комплиментами; молодой писатель не ставил свою жену не пьедестал, как делал это он, Морис. Однако за внешне грубоватым, порой бесцеремонным поведением чувствовались искренние нежность и теплота. И по глазам молодого человека было видно, что он не только законный супруг Касс, но и любовник.
А тут такое…
Господи, ну как Наташа может быть такой черствой, такой немыслимо жестокой? Как она смеет соблазнять мужа такой женщины, как Кассандра? Музыкант задыхался, его трясло от злости и горя. Сейчас он был не только слепым, но и больным, разбитым человеком.
Он больше ничего не хотел слушать — не мог больше этого вынести. А удастся ли красавице заманить Кевина в свои сети — Морис знать не хотел. Никогда никому не расскажет он о парочке, которую ненароком застал в старом лодочном сарае, и о разговоре, который подслушал. И никогда не посмеет даже намекнуть об этом милой, наивной Касс.
Может быть, все обойдется. Наташа не проявляла особой заботы о своем муже, но, по крайней мере, она заявила, что не собирается его бросать. Может быть, между привлекательными молодыми людьми просто вспыхнула внезапная страсть, которая так же быстро угаснет безо всяких последствий.
Хорошо, если так, — так будет лучше для всех.
Музыкант повернулся и бесшумно двинулся в сторону дома. Не дойдя чуть-чуть до крыльца, он зацепился ногой за корень и плашмя шлепнулся вперед, упав на куст и сильно исцарапав лицо и руки. Он приковылял домой и лег в постель, чувствуя себя совершенно разбитым и сломленным.
Царапины были замечены, только когда все собрались перед ужином в гостиной выпить по аперитиву. Пианист засмеялся и сказал, что ничего страшного не случилось — просто он упал на куст с колючками, который выбежал на тропинку.
Мадам Куррэн, с обычным своим пренебрежением, бросила:
— Как это глупо, Морис.
