то кустов и свисающих веток плакучих деревьев. На дорожке шедшей вдоль этой речки, стояли лавочки, но прохожих не было видно. Франция вымирала в этих провинциальных городках, сразу после ужина. Вскоре послышался шум воды и тропинка привела их к повороту, за которым бежала уже настоящая речка, мелкая, но быстрая, она бежала по многочисленным камням, прыгая с одного на другой, и обрывалась на некоторых маленькими плоскими водопадиками, которые, попадая на стены более высокого камня, начинали пениться и петь свою песню. Вдоль берега росли кусты высоких цветов с пушистыми белоснежными кистями. Они издавали аромат, который Виктору напомнил запах белок кашки, которой было полно в московских дворах во времена его детства. Он сорвал один из цветов и протянул его Ивет.
— Спасибо, — улыбнулась она и вдохнув его запах, воткнула в петельку кофточки.
За поворотом показалась высокая башня с часами, и тропинка повела их вниз к башне. Часы пробили девять. И Виктор заметил, что воздух стал синим. Наступил настоящий вечер. Небо стало бархатным цвета ультрамарина. Виктор посмотрел на звезды, они выглядели здесь совсем другими. Казалось, что они здесь гораздо выше. Часы на башне светились желтой подсветкой, а стены прилегающего к ней собора, казались таинственными и очень древними. И в этой тишине вечера, казалось, что они попали в старые сказочные времена. Но, обойдя крепость, собор и старое кладбище, они оказались на освещенной вечерними огнями улице, с маленьким сквером, и редкими группами подростков, тусующихся на лавочках. В середине сквера подсвеченный лампами, стоял какой-то постамент. Ивет вела его к нему.
На постаменте был запечатлен бюст офицера времен шестнадцатого века. С гофрированным воротником и шляпе с пером.
— Здесь был казнен офицер, Мадильо, — прочитал Виктор. За что? — спросил Виктор, в принципе оставаясь безразличным к его участи.
— Я не знаю, здесь не написано, и никаких сведений об этом нигде не осталось. — Ему было всего тридцать два, представляете, возраст, когда хочется побеждать, любить и жить. И казнен, вздохнула Ивет. Ему отрубили голову. Мне очень жаль его, потому что я чувствую, что он был казнен не справедливо. От памятника идет очень чистая энергия, и очень страдальческая. Я всегда прихожу к нему, если бываю в этих местах. И мне кажется, что он радуется мне, и даже старается что-то сказать…
Что?! — удивился Виктор.
— Я еще не поняла, но с каждым разом я чувствую его все больше. Вам не кажется, что он смотрит на нас? — спросила Ивет. Вы чувствуете это? Она вытащила цветок из петельки и положила его офицеру. Здравствуй Ми-ми, — сказала она тихо. И погладила его по щеке.
— Он вам ответил? — спросил Виктор, немного недоверчиво посмотрев на Ивет, борясь в душе и с чувством прилетевшей ревности, и ощущением, что это не совсем нормально, если конечно это не такая игра, или выдумка, чтобы чувствовать себя не очень одинокой.
— Он ответил, вы знаете первый раз…, он не доволен. Его раздражает ваше присутствие. Он ревнует! — О засмеялась Ивет. — Ми-ми, не нужно ревновать. Я вас очень люблю.
— Пойдемте Виктор, — вдруг сказала она, и взяв Виктора за руку увела его от памятника, помахав ему на прощание.
— Вы не хотите расстраивать памятник — удивился Виктор. Но это же просто камень. Вам не кажется все это странным, или вы меня разыгрываете? Или вы думаете, что он придет к нам из темноты, как у Пушкина каменный гость?
— Вы удивлены? Но я думала, что вам это все понятно, ведь вы сами не совсем простой человек, — сказала Ивет.
Я не простой, почему вы так думаете? — удивился еще больше Виктор.
— Я обладаю некоторыми неординарными способностями, и вижу, что вы из другого пространства, — сказала Ивет. От вас идет другой каскад волн, и это волны не нашего мира.
— Да, — подумал Виктор. Какие люди все-таки эгоисты. Я возмущаюсь когда не верят мне, когда я уверяю, что был в зазеркалье, и сам в свою очередь не верю в слова Ивет.
— Вы правы, сказал Виктор. Только я еще сам во всем не очень разобрался. И если я человек из другого мира, то это произошло очень случайно, и не по моей воле. Но я прошу прощения и беру свои слова обратно. Я верю в ваши слова. И пожалуй, я пойду на секунду подойду к нему. Виктор повернулся и, сделав несколько шагов, остановился около памятника.
— Прощай друг. Прости что не понял. Будь! — сказал Виктор, подняв руку вверх, и не увидел перед собой ничего кроме фигуры высеченной из камня.
Они еще десять минут шли к автомобилю, и Виктор удивился, как он не смеет ни сказать, ни тем более что-то предпринять, чтобы выразить свои желания. ОН не смел, хотя Ивет его привлекала к себе еще больше. Памятник был в стороне и ничего не видел.
— И к тому же, на что он может рассчитывать! — подумал он. И что он может ей дать?! Источать волны и все! Я то живой, а значит у меня больше шансов, получить ее симпатии.
Виктор посмотрел на Ивет, идущую рядом, и снова сдержал свой порыв, остановиться и обнять ее. Ивет шла и не делала никакого намека или лишнего жеста, дающего ему право подумать, что он ей тоже не безразличен. Расстояние до машины уменьшалось, а такой чудесный вечер, в таком романтичном и красивом месте с такой чудесной девушкой не обещал развитие событий.
Они вернулись в дом профессора Гранде.
— Ну как, профессор, — задал Виктор вопрос, как только ему это позволил этикет. Они сидели на просторной террасе городской квартиры, на юге Парижа.
— Вы знаете, текст я перевел без труда. Но мне не понятен смысл. Вероятно, к этой бумаге должны быть еще какие-то. Возможно это часть какого то текста. Но автор подчеркнул эту фразу и отметил ее восклицательными знаками! Это очень странно, ведь они не входят в комплект символов племени. Это европейские знаки. Возможно, рукопись уже кто-то изучал, но секрет весь в том, что знаки написаны тем же пером и чернилами, как и текст. Но текст, слишком экзотичен для нашего времени. Очень странная рукопись, поднял брови профессор. Но тем она и более интересна! Потому что, разгадывая весь путь, который она прошла за столько лет, возможно, она была и не в одних руках, то можно наскрести столько фактов!
— Кстати, а где вы ее взяли? — спросил профессор.
— Купил на базаре в Сенегале, — соврал Виктор.
— Интересно, интересно— пробормотал Профессор. — А не могли бы вы мне ее продать, я буду работать над ней. У меня есть несколько подобных, и возможно я соединю смысл благодаря им.
— Нет, нет, профессор, рукопись не продается! — помахал головой Виктор.
— Так может быть, вы разрешите ей побыть у меня? — снова закинул удочку профессор.
— Профессор, скажите сначала, что же там написано? — нетерпеливо попросил Виктор.
— Разбитое зеркало, множит миры. Два осколка соберут, и разбросают, чтобы потом все было собрано… — прочел загадочным голосом профессор.
— Это все? — спросил Виктор.
— Все! — сказал профессор, предлагая Виктору еще аперитива. Все то, что подчеркнуто. Но есть еще текст далее, и его я не успел перевести. Вся сложность в том, чтобы отдельным символам придать вложенную в них мысль. А это возможно только при наличии опыта.
— Ну так что, насчет дать рукопись на время? Я вам напишу расписку, и могу заплатить сумму залога, я понимаю, что это большая ценность. Двадцать тысяч евро вам хватит? При условии, что я верну вам ее через месяц?
— Боюсь, что нет, — ответил Виктор, уже готовый дать эту рукопись профессору.
— Ну хорошо, может быть вы разрешите сфотографировать надпись, на вашей руке? — продолжал выкачивать возможную выгоду профессор.
— Хорошо, сказал Виктор, подумав, что этот знак красовался и на зеркале и на его руке уже довольно длительное время. И не составляет ни тайны, ни того, что нельзя передать в другой мир. Это будет всего лишь фото.
— Профессор, возможно, мне очень понадобится ваше знание языка, и тогда я вам дам для просмотра еще более ценную вещь, сказал Виктор подставляя для фотографии только часть своей руки. Второй символ он на всякий случай оставил невидимым.
