что, по показаниям администрации «Босфоруса», в отеле они жили вместе с двумя девушками, Миша ответил: да, такое было, с девушками они познакомились в порту. Девушки, говорившие по-русски и назвавшиеся Ирой и Олей, действительно согласились провести с ними несколько дней вместе. Но после ночи, проведенной в «Босфорусе», он и его товарищ с девушками расстались. Где сейчас эти девушки, он не имеет понятия. О том, что у Лукашова есть пистолет, знал. Но откуда он у него и имеет ли Лукашов на него разрешение, не интересовался. У самого же у него оружия никогда не было.
К разговору об убийстве полицейского Батмаз перешел лишь после этого Мишиного заявления. Причем допрос на эту тему лейтенант вел, как показалось Мише, несколько странно. Коротко порасспросив, что знает Миша о смерти стража порядка на месте перестрелки, и не получив никаких пояснений, а лишь совершенно искренний ответ, что Миша не только ничего не знает об этом, но даже не видел там, в скалах, кого-то напоминающего полицейского — Батмаз как будто успокоился.
Заполнив в конце концов бланк допроса с двух сторон, лейтенант взял новый лист. Посидел, внимательно рассматривая Мишу. Наконец сказал:
— Не хочешь сделать заявление?
— Какое заявление?
— Решил косить под неопытного?
— Не пойму, о чем вы говорите.
Мише вдруг стало не по себе: полицейский смотрел на него с неприкрытой ненавистью. Прошипел:
— Деловым себя считаешь, да? Баки решил вколачивать? Там, у себя, ты, может, и был в законе. А здесь ты вшиварь, гнида. Никто. Захочу, и тебя замикстурят в пять секунд. Понял? Завалят, очухаться не успеешь. Да еще хорошо, просто завалят. Усек?
Миша пожал плечами:
— Не понимаю, что вы на меня так взъелись.
— Все отлично понимаешь. Значит, не знаешь, зачем делаются заявления?
— Смотря какие заявления.
— Заявления о чистосердечном признании своей вины.
— О чем вы, господин лейтенант? Мне не в чем признаваться.
— Каменский, скажу по-свойски: крути не крути, здесь, в полиции Стамбула, ты не отвертишься. Особенно если ты убил нашего.
Некоторое время они смотрели друг на Друга в упор. Так, будто соревновались, кто раньше уступит. Миша подумал: похоже, за этим Батмазом и за всеми его действиями что-то стоит. Но вряд ли он сейчас угадает что! Впрочем, это его не должно заботить. Он должен лишь выбрать момент и сказать, что хотел бы переговорить с капитаном Онселем. Остальное несущественно.
Похоже, Батмаз устал бороться с ниш взглядом. Сказал, загасив сигарету:
— Что молчишь? Смотрю, тебя прилично отделали. Кто это тебя?
— Ваши отделали, кто же еще.
— Правильно сделали. При задержании?
— При незаконном задержании.
— Почему же незаконном?
— Я же сказал, господин лейтенант: я не нарушал никаких законов. Ни ваших, ни каких-то еще. Единственная моя вина: я отстал от теплохода. Но это, насколько я знаю, еще не преступление.
— Смотря с какой целью ты отстал.
— Ни с какой. Просто отстал. Не рассчитал время.
— Тогда — что же ты здесь сидишь? С момента, как ты отстал, пошла уже третья неделя. На какие средства живешь?
— На свои. — Помедлив, Миша решил добавить: — У меня счет в вашем банке. — Ясно, полиция давно уже успела все это выяснить.
— В каком?
— В Зираат-банке.
— Много у тебя на этом счету?
— Насколько я знаю, этого я вам сообщать не обязан.
Внимательно посмотрев на него, Батмаз процедил:
— Верно, не обязан. Но должен сообщить об источнике получения денег. Откуда они?
— Я получил их за выполненную работу.
— За какую?
— За консультации.
— Консультации какого рода?
— Оценка произведений искусства. Фирмам «Масуд» и «Улус».
— «Масуд» и «Улус»… — Батмаз машинально постучал кончиком среднего пальца по столу; Мише почудилось, что этим жестом он выразил досаду. — Ладно, к этому мы еще вернемся. Значит, ты со своим корешем решил проехаться к морю?
— Решил.
— Ну и — вы нарвались на перестрелку?
— Нарвались. Я уже говорил об этом.
— В скалах нарвались?
— В скалах.
— В скалах… — Батмаз помолчал. — Непонятно только, зачем вы туда поехали, в скалы. А, Каменский?
— Мы ехали куда глаза глядят. Крутили по всему побережью.
— И попали почему-то именно сюда. В тупик. — Батмаз показал фотографию, на которой была изображена стоящая на фоне меловых скал пустая «хонда». — Узнаешь место?
Сделав вид, что вглядывается, Миша пожал плечами:
— Трудно сказать. Это же фото.
— Это то самое место. То самое, где вы поставили свою «хонду». И вступили в перестрелку.
— Мы не вступали ни в какую перестрелку.
— Вступали. Причем для начала заделали вот этого парня. — Батмаз показал другое-фото, на котором рядом с той же «хондой» был хорошо виден труп мертвого Бабура. — Узнаешь приятеля?
Изучив фото, Миша покачал головой:
— Ошибаетесь, господин лейтенант. Этого человека я первый раз вижу.
— Первый раз?
— Да, первый раз. — Объяснение на этот счет у Миши было наготове.
— Подумай. Хорошо подумай, Каменский.
— Господин лейтенант, тут думать нечего. Человека, которого вы мне показываете, я раньше никогда не видел.
Положив фото на стол, Батмаз прошипел:
— Ну, вшиварь… Я ведь тебя предупреждал: не гони пену.
— Не гоню я никакую пену. Не знаю я этого человека.
— Знаешь, сволочь. Вас видели вместе в прокатном пункте.
— Где? — Миша изобразил недоумение. — В каком еще прокатном пункте?
— В том, в котором он оформил тебе «хонду». И еще в одном месте вас видели.
— Еще в одном? Да не может такого быть. В каком же?
— Кончай вешать лапшу. Знаешь в каком.
— Не знаю. Клянусь, господин лейтенант, не знаю. — Миша почесал за ухом. — Постойте. Можно еще раз взглянуть на фото?
Зло посмотрев на него, Батмаз поднял фотографию:
— Смотри, вшиварь. Может, что увидишь.
Вторичное рассматривание фотографии Миша затянул, как мог. Наконец сказал:
— Господин лейтенант… Похоже, я этого человека все-таки знаю. Он не похож, но все же… Все же это
