реальности.
— Был бы я поэтом, — заговорил мечтательно Петр, — я бы написал стихи про такую вот, как наша, близость мужчины и женщины. Я б так написал, что это не было бы пошло. И не стыдно было бы читать. Потому что это естественно, это выражение высшей благодарности друг другу. Высшего доверия, высшего служения. В чистой, искренней близости мужчина и женщина поднимаются над мелочами бытия так высоко, так укрепляются духом, что им сама смерть не страшна. Ну скажи, так?..
— Так. Хорошо говоришь!
— И только в супружестве может быть настоящая, чистая, возвышенная близость, когда влечение и страсть переходят в безграничную благодарность. Ты испытываешь благодарность?
— Да. Я никогда, ни с кем не была так доверительно открыта. До самого донышка! Возможность безоглядно довериться мужчине — счастье для женщины…
— Ты у меня и сладенькая, и умница…
— Правда?.. — прильнула Гуля всем телом.
За отсыпным у Петра следовал выходной. С утра он настроился «довязать» оконную раму для сауны. Там и делов — то всего ничего — не окно, а окошечко. И все?таки! Он задумал это окошечко в две створки да еще с форточкой. На случай, если пару надо будет поубавить. Гульяна не переносит, когда сильно горячо в парной.
Побаловались с Лялькой кофейком, и он наладился у верстака. Но тут в калитке показалась Гульяна.
— Леса нет, нас отослали в отгул, — Гульяна подошла к Петру, потрогала брусочки, выстроганные до сияющего блеска, и сказала раздумчиво:
— Вот какое дело. В сельмаге я присмотрела себе плащ. Пойдем?ка посмотрим…
— Тебе понравился?
— Вроде ничего.
— Ну и бери.
— Нет. Пойдем вместе посмотрим. Я хочу, чтоб ты посмотрел, как он сидит на мне.
— На тебе все хорошо сидит, — противился Петр, прилаживая брусочек в упор для строгания.
— Нет, нет! Пойдем вместе, — в голосе Гули зазвучали настойчивые нотки. Петр взглянул на нее внимательно раз и другой и понял, что она замыслила что?то важное и противиться не следует.
— Ну хорошо. Сейчас вот эту построгаю и…
— Оставь, пожалуйста!.. — Гуля отобрала у него брусочек и отложила. Взяла его под руку и повела в дом. — Ты наденешь светлый финский костюм, я тоже переоденусь…
— О — о! — Петр понял: Гуля замыслила какой?то важный тактический ход — вылазка на люди со смыслом.
Он надел светло — серый финский костюм, который они купили с Гульяной в Краснодаре, отвалив за него целых двести пятьдесят рублей. Белую сорочку и даже галстук, помучившись с ним, завязывая на ножке перевернутого стула. Гульяна вышла из спальни в своем любимом светло-голубом платье с темно — синей вертикальной отделкой, подчеркивающей ее ладную фигуру. Сделала легкий начес на голове, подвела брови, оттенила тушью ресницы, слегка подрумянила щеки, накрасила губы сдержанно — розовой помадой, взяла в руки черную сумочку с ремешком через плечо и подошла к зеркалу.
— Ну?ка, Петя! — подозвала Петра, взяла его под руку. — Как парочка?
— Ничего.
— Вот и ладненько. Пусть полюбуются.
— Что там случилось?
— Ничего. В поселке только и разговоров, что мы с тобой расходимся!
— С чего это?..
— Не знаю, — беспечно этак вздернула плечиком Гуля, а у самой на глаза навернулись слезы. — Так вот запачкает тебя хмырь неумытый — год отмываться будешь.
— Да пошли они к черту!..
— Пошли?то они пошли. А когда останавливают чуть ли не на каждом шагу, да расспрашивают, да сокрушаются, да сочувствуют, — тошно становится!
Прихрамывая с Гульяной рядом — под руку в поселке не принято ходить — Петр думал про Горлова Олега: «Это он, конечно, распустил слух, что мы с Гульяной разводимся. А может, его необъятная половина! Видит бог, земеля, я тебя не замал, ты сам напросился…»
В магазине Гульяна и в самом деле стала рассматривать плащ черного цвета. Сшит из плащевки, итальянского производства, с меховой отстегивающейся подкладкой. И в самом деле — плащ хороший. И цена, правда, хорошая — двести десять рублей! Петр загорелся.
— Бери, Гуля, отличный плащ!
Гуля внимательно рассматривала вещь, ощупала каждую строчку. Наконец, примерила, приведя в восторг публику, случившуюся в магазине, но….Взглянув на Петра жалобно, вернула продавцу.
— Дороговато, Петя. Мы на дом поистратились…
— Да бери! — настаивал Петр. — Как?нибудь обойдемся.
— Нет, — мягко, но категорически отказалась Гуля и выбрала себе какие?то шпильки для волос. Петр тут же прихрамывал, не отходил ни на шаг — надо было показать публике, что между ними и тени нет размолвки. И публика все поняла. Люди улыбались им, кланялись низко, не то растроганные великолепием пары, не то ладными их нарядами, не то от радости, что очередная поселковая «черну ха» оказалась мыльным пузырем. Гуля достигла своего — злые языки были примерно посрамлены. Едва ступив на порог дома, она кинулась Петру на шею, повисла, чуть было не свалив его с ног. Вернее, с единственной ноги.
— Вот так! — скрутила она дулю кому?то за калитку. — Возьми и застрелись!..
— Ничего, — похромал Петр к платяному шкафу, снимая на ходу пиджак. — Я его все равно настигну.
— Не вздумай чего?нибудь! — кинулась к нему Гульяна.
— Да нет! Я просто заловлю его на нижнем складе, он у меня попрыгает.
— Смотри! Я не хочу, чтоб из?за какого?то дерьма нарушилась наша жизнь. Я сама доведу его до белого каления…
Петр переоделся и пошел во двор по своим делам. Гуля принялась греметь кастрюлями на кухне.
Где?то после двенадцати Петр увидел, как по улице мимо их двора, видно, прогуливаясь после обеда, шел ученый.
— Здравствуйте! — поздоровался он издали.
Тот живо повернулся, не ожидал встретить кого?либо знакомого на пустынной улочке.
— А — а-а! Здравствуйте, — он подошел к калитке. И Петр подошел со двора. Они поздоровались за руку.
— Заходите. Кофейку попьем.
— Спасибо. Я только что из столовой. Покушал, чаю попил. Сыт.
— Ну как у вас дела?
— Достается мне от ваших…
— Что такое?
— Обвиняют в отступлении от марксистско — ленинского учения.
— Даже так?
— Да — а-а!
— А какого именно?
— О частной собственности, религии…
— И семьи, — перебив ученого, дополнил Петр.
Тот с интересом этак покосился.
— Знакомы?
— Зна — аком! Вон трехтомник Карла Маркса и Фридриха Энгельса под рукой. Можно сказать — настольная книга.
— Даже так?
