уничтожать город, который приносит больше 25% годового дохода? Зачем дающему жизнь приговаривать подданных к смерти?!
Вопросы крутились в голове несуразными пазлами, а недавно мозаика сложилась. Продумано до мелочей, на несколько ходов вперед, и все же кое-кто допустил ошибку…
— Не верю, что снова окажусь там…
Дракон ответил в своем духе, немногословно:
— Н-да…
Портал, ведущий в раскинувшийся у обрыва город, открыт и, подмигивая фонарями, звал: войди, ну же! Видимость доступности: тоннели, которыми он нашпигован, изменены Ризгором. Чтобы настроиться на них, понадобилось несколько дней, и еще несколько, чтобы выучить ловушки и отходные пути. Ризгор требовал поторопиться, потому что сигнал, который шел от Виллы, слабел, и если она умрет…
Но она не умрет, не так ли?
Не сделает ему такого одолжения.
Адэр разозлился на пустые мысли. Она должна выжить! Потому что, как это не противно, от нее зависела дальнейшая жизнь Невилла. Он должен стать прежним. Чтобы вернуть хотя бы одного друга, Адэр согласился войти в город, впервые увидеть других мертвыми.
Фонари, кричащие от неустанной боли; бестелесные, чей высохший мозг функционировал на уровне амебы. Его верная свита, его подданные. Одни расплачивались за верность черту, вторые — за веру обещаниям Дона. И те, и другие — разменная монета в чужих играх.
— Скоро буду, — пообещал, Адэр, скрыв нахлынувшие чувства от настороженных глаз дракона. Почесал его за серебряным ухом и прыгнул в портал.
Ставки сделаны, господа. Новый ход.
Не так сложно найти девушку: трупный запах ее сожителя, как поводок, вел к мосту и заброшенной трехэтажке. Но войти в дом, охраняемый заклятьем и смертью, да еще так, чтобы живым выйти — головоломка, на разгадку которой Адэр, невзирая на давление Ризгора, потратил еще сутки до телепортации.
Один из тоннелей вывел к перевернутому фонтану. Пересохший, покрытый ржавчиной и длинными трещинами, усыпанный синими лепестками ромашек и грязными мелкими монетами, он мало походил на гордость жителей. Когда-то сюда приходили влюбленные, загадывая смелые желания. Когда-то он думал, что тоже придет сюда не один. Теперь казалось, все это было давно и неправда, и не верилось, что помышлял о любви для себя. Увлечь, соблазнить, насладиться, подарить наслаждение и расстаться без сожалений — вот его суть. День — и женщина приедалась. Любить кого-то всю жизнь?! Однообразие не привлекает.
Вскрикнув, зажглись фонари, и показалось, что это не ночь коснулась прохладой, а три воина, которые погибли в числе первых. Адэр узнал каждого и почти явственно услышал их голоса снова.
— Свидимся, — Тэмпл.
— Удачи, — Уриах.
— Ни пуха! — Хамиш.
Бестелесные выползли на площадь, и Адэр прыгнул в тоннель. Наверняка, кто-то из них уже мчится к Дону, стремясь выслужиться, а именно это и нужно. Дон не упустит возможности добить его, но пока будет занят поисками и охраной неприступной трехэтажки, он выманит девушку.
Устроившись поудобней, Адэр выскользнул в астрал. Такие прогулки отнимали много сил, но позволяли напомнить о себе девушке. Те несколько недель, которые она провела за пределами Наб, он таким способом не давал ей забыть ни себя, ни их поцелуи.
Заждалась, котеночек?
Подскочив от неожиданности, Вилла осмотрелась. Комната, утопая в желтом свете фонарей, не показала никого постороннего.
Облегченно выдохнув, снова легла, но сон нагло отказывался прийти, несмотря на ночь, а голова и спина болели, будто она не только что прикорнула, а спала, как минимум неделю. Покрутившись из стороны в сторону, несколько раз посчитав мысленно айпи и не добившись даже зевка, Вилла подошла к окну. Толку мучить ноющие бока?
Город напоминал открытку со спецэффектами. Пустынный, молчаливый, и только дым, клубясь, заигрывал со скучающим без дождя асфальтом, да ветер неспешно качал шапки синих ромашек. Холодная красота, но… мертвая.
Почувствовав легкий озноб, оделась, забралась на подоконник. Одна из ромашек, роскошная, с длинными изогнутыми лепестками, спускалась к пушистому комку дыма. Несколько минут — и склонит голову на белую подушку. Откуда она? Сколько лет кто-то лелеял мечту, чтобы вот так, отпустить однажды? И что это была за мечта?
Новая игрушка? Поход с родителями на аттракционы? Или мечта не ребенка, а женщины? О новом украшении, о взаимной любви, жаркой встрече с любовником?
Отбросила предположение. Можно подумать, женщинам и мечтать не о чем, кроме побрякушек и мужчин. Новая встреча с любовником…
Крик ромашки, подхваченной бестелесным, полоснул по нервам, будто это ее желание разодрали в клочья. Тревога запульсировала, отступила вместе с болью в висках. Она никогда не мечтала о любовнике, для девушки, которая ни с кем не связана, это неприлично.
Ее вообще мало интересуют мужчины, если только в качестве друга, как Дон или Чуп, или как эстетическое удовольствие, как Аббадон, Самаэль или Марбас. Она и целовалась-то всего пару раз — мокро, странно, рот набит неугомонным ужом, одним словом, малоприятно.
Вилла резко обернулась. Ну, вот и что это, если не закон подлости? Почему вместо сна приходят галлюцинации? Показалось, что в ее комнате мужчина. Или это тайные желания вырываются на свободу? Может, на самом деле она не так уж против лямурных пут? Посмотрим правде в глаза, все равно кроме нее, никто не узнает. Если она когда-либо думала о чем-то таком, остается вспомнить и признать, а если нет, то и нет, здесь все просто. Но как ни пыжилась, ни в чем подобном себя обвинить не смогла. По всему выходило, что в свои двадцать пять она не только не была влюблена, но избегала этого чувства, равно как и мужчин.
Почему? Странно.
На этот раз Вилла не утруждала шею разворотами: демону ясно, что в комнате никого нет. Память, словно нехотя, выбросила яркую картинку. Она, длинный белый халат распахнут, чья-то рука ведет себя на ее теле по-хозяйски, и… ужас! — с ее стороны никакого сопротивления!
Развеяться, срочно. Вилла вышла из комнаты. Кухня звала не только недавно обретенным счастьем в виде кофе, но и громкими, злыми голосами. Дон?! И Чуп?! Не веря, она притаилась у входа.
— Я сам знаю, что лучше! — все-таки, не ошиблась, Дон. Что нужно было сказать или сделать, чтобы вывести его из себя? При всех ее детских выходках, ей это не удавалось.
— Если ты подумаешь не только о себе… — шипение. О, зверек тоже не в духе.
— Я буду думать о себе! Понятно?! О себе! Потому что мне поздно играть в благородство и бессмысленно ждать!
— А она?
— Она — это все, что от меня осталось.
Сердце Виллы пустилось вскачь. От горечи, с которой прозвучали слова и от принятия того, что говорили о ней. Туман, опутывающий сознание, сгустился в маленькие тучки, и некоторые воспоминания
