самом начале их непродолжительного знакомства. И почти без упрека Вилла спросила:
— Экспериментальная комната?
— Комната, — согласился, — воскрешение Дона…
— Но разве… — она запнулась и перефразировала вопрос под внимательным взглядом. — Ты знаешь, почему он умер?
— Упал с обрыва.
— Сам?
— Помогли.
— Ты?
— Нет.
— По твоему приказу?
— Нет.
Облегченно выдохнула.
— Я могу солгать даже после фэйри-вина, Вилла. Ты снова забываешь, кто я. — Насладившись ее смущением, император добавил: — Но я не лгал. Он умер из-за того, что оказался не в том месте и не в то время. Но умер не из-за меня.
Да, конечно, он умер из-за нее…
И император из-за нее светит, как солнышко, лысиной, и не оправдание, что ему идет. Все беды из-за нее…
— Чтобы добиться такого эффекта, я совершал много чего другого, — император легонько сжал ее ладонь, но чувство вины только усилилось. Она все делает не то и не так, и самое скверное, что те, кто ей дорог — знают об этом и прощают. Дон десять лет делит свое мертвое тело с неизвестной сущностью, потом встречает причину своих несчастий, а она как раз после страстных поцелуев с чертом. И в его халате. Адэр, вернувшись за ней (поставила мысленно галочку: «уточнить, наконец, почему он меня сбросил с обрыва?», знает о поцелуях с Доном и снова целует.
Легкомысленно с ее стороны. Ну, да, она — легкомысленный эксперимент номер три. И ужасно упрямый.
— Я не знаю, что вселенная возьмет с тебя, — сказал император. — Но если тебе понадобится моя помощь, я хочу, чтобы ты помнила: я буду рад быть использованным тобой.
— Зачем?
Прижал к себе, резко и сильно, чтобы не вздумала сопротивляться.
— Ты — моя дочь, что бы ты там себе не думала.
— Спасибо, — поблагодарила непослушными губами, и чтобы не расплакаться при нем, оттолкнула и пошла прочь. Сквозь пелену белесого дождя, строй воинов и окружающие со всех сторон, взгляды. К Адэру. Чтобы еще раз его использовать.
Судя по хмурому взгляду и болезненно застывшей на мохнатом лице гримасе, он не заблуждался относительно ее намерений.
Воины расступились — значит, мысленно император приказал не останавливать ее, значит, отпускает, несмотря на уничижительное происхождение — всего лишь эксперимент — позволяет жить по-своему. Хорошо это или плохо? Однозначно и точно одно: на улице холодно, мокро, душе ее страшно, а телу так больно, что нет лишней энергии и времени на рефлексирование.
Остановилась напротив черта. Один рог сломан, второй с отметинами, будто его кто ножом скреб, как пригоревшую сковородку. Копытца короче, чем ей запомнились — были бы они туфлями, можно было предположить, что кто-то урезал каблук. Шерсть дыбом, как у кота, свисающего задом с балкона. А глаза воспаленно-красные, без люминисцентного света.
— Тебе плохо?
— Ты себя видела?
И голос чуть хриплый, как во время простуды. Потрогала его лоб — горит.
— Тебе нужно прилечь.
— Это приглашение?
— У тебя жар.
— Всегда. Когда я смотрю на тебя. И не там, где ты по девственной наивности предполагаешь.
Вилла почувствовала, как ее щеки обернулись горячими угольками.
— Хм, похоже, у нас это взаимно, — самодовольно заключил Адэр, и угольки на щеках Виллы раскалились.
— Ты — заносчивый, невыносимый, грубый…
— И все это тебе во мне нравится, — лукавая улыбка. — Поспоришь?
Неа, покачала головой, но не потому, что он прав. Просто когда собираешься что-то взять или просить, спорить — последнее дело. Это удовольствие не утратит своего вкуса после.
— Мне нужна твоя помощь.
Сложил на груди руки, вопросительно изогнул бровь, и тут же ладонь Виллы ласково прошлась по его шерсти. Раньше срабатывало, правда, с тех пор столько воды утекло, и если он не отреагирует, это нормально. Да, она поймет.
Но рука почувствовала ускоренное сердцебиение под мягкой рыжевато-коричневой шерстью, а глаза, наконец, загорелись как светофоры.
— И что мне за это будет, котеночек?
И обращение — такое же, как тогда, до ее посещения ГЗЖ, до ее поцелуев с Доном, до падения с обрыва. И взгляд пристальный, жаркий, напоминающий о вольностях, что позволила, и волна тепла, разлившаяся по ее телу и требующая продолжения! Одно крыло самовольно потянулось к его лицу, прошлось по скулам.
— Человеческий облик тебе больше к лицу.
— Но тебя все равно ко мне тянет.
— Хм, похоже, у нас это взаимно.
Он когтем, осторожно, чтобы не поцарапать, убрал с ее лица длинную влажную прядь.
— Почему ты сбросил меня тогда? — не выдержала, спросила, и прикусила язык. Не время для выяснений, но если не сейчас, то когда?
— Это была просто моя оболочка, но не я.
— То есть… и то, что… а с кем я целовалась?
Усмехнулся дерзко, прочертил линию до подбородка, по шее, коготь остановился у выреза платья.
— Со мной, котеночек. Только со мной.
Вилла знала как минимум одного, кто бы не согласился с такой категоричностью, но другой бы спорил — она не стала.
— Ты можешь телепортировать меня в Город Забытых Желаний?
— Как только мы утрясем вопрос, что я за это получу.
— Да, ты прав. Отец тоже говорил, что за все нужно платить, вот только…
Что могло бы привлечь черта настолько, чтобы он добровольно сунулся туда, где не горел желанием появляться?
Запах миндаля и розы усилился — времени на торг не осталось. Если император передумал ее отпускать…
— Вилла! — скорее догадалась, чем услышала голос матери. Спешит к ней, по скользким ступеням, но второй раз прощаться — слишком, даже для такой эгоистки, как она. Не вынесет, рассыплется на кусочки, вырвет свои крылья с корнем.
Безумие накрывает или обычная реакция после обращения?
Посмотрела на воина, который, по словам императора, подвергался такому же желанию. Подмигнула, вкусила его пораженный взгляд. Повернулась к черту.
— Пожалуйста, перенеси меня к Дону.
— Пожалуйста? — переспросил вкрадчиво. — И это все?
Вилла смело встретила его взгляд, обвила шею, заставив Адэра опустить голову, и шепнула в приоткрытые губы:
