Время винограда

А серая дохнула горячо
и, словно ободряя, как ребенка,
слегка потерлась мордой о плечо
и вдруг заржала — молодо и звонко.

Я челку ей поправил между глаз
и зашагал обратно без оглядки…
Тут, собственно, кончается рассказ
о фронтовой хромающей лошадке.

Судьба меня забросила во Львов.
А года через три, попав в Одессу
и повидав знакомых земляков,
я посетил колхоз — для интереса.

Там председатель был уже другой.
Усталый, пропотевший и огромный,
потер он лоб единственной рукой:
— Вы говорите Фара? Нет, не помню…

И, в горечи скривив щербатый рот,
добавил он:
— Отыщется едва ли…
Был недород, нам выпал трудный год,
и, если честно, люди голодали…

Ну вот и все.
Но вновь седло скрипит.
Галопом мчатся прожитые годы.
Лишь стук подков,
да пыль из-под копыт,
да ветер опьяняющей свободы!

Едва услышу ржание коня,
все делается чутким, как в радаре,
как будто это молодость меня
зовет к себе из невозвратной дали.

На улице Жанны — весна

ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭМА

Кидает дорога
избитое тело.
Машина летит
сквозь весеннюю слякоть.
За пять или десять минут
до расстрела —
не плакать!
Ах, Жанна, ты слышишь?
Не плакать!

Тайком от французских
солдат и матросов
торопятся рыцари
двух контрразведок.
Горят нестерпимо
печати допросов.
Но стоит ли думать о них
напоследок?

О чем же?
О чем же?!
Уходят мгновенья.
Ревет грузовик
и увозит из жизни.
И рвутся,
и рвутся
последние звенья…
Назло, по-мальчишьи,
как в юности, свистни!

Горячими углями кажутся
туфли.
Толчки на ухабах —
как гром по железу.
Нет, свист не получится —
губы распухли…
Эй, сердце!
Стучи
на весь мир
«Марсельезу»!