сейчас… какие-то руки подхватили его:
— Вам плохо? — он поднял глаза и увидел пожилую женщину, лицо ее — близко близко… она озиралась по сторонам, ожидая чьей-нибудь помощи…
— Кому сейчас хорошо? — приходя в себя, пошутил Соломон, но ноги плохо держали его. Женщина почувствовала это и обернулась:
— Идн, хгелфт мир, помогите! — молодой человек обернулся, поднялся обратно по ступенькам и крепко взял его под руку:
— Скорую?
— Не надо скорую, — поежился Соломон, — Скоро уже все и так будет… не надо… спасибо…— Но молодой человек не отпускал его локоть:
— Идемте, я подвезу Вас, у меня машина…— и они стали медленно спускаться по ступенькам. — Вам далеко?
— Ай, молодой человек, — Соломон поднял на него глаза, — до кладбища — рядом, вы же знаете, а до моей могилы ехать и ехать, но Вам не надо, это действительно далеко, и мне не удобно вас беспокоить…
— А все же?..
— А все же… так в Крутово…
— Ого!..
— Я же Вам и сказал, — даже улыбнулся Соломон. — Я сам доберусь…
— Идемте. — Решительно сказал молодой человек и снова взял под руку Соломона. Он почувствовал, будто кто-то ему бессловесно внушил, что он должен так поступить, что-то не давало ему отпустить старика. Если бы спросили, почему — он бы затруднился ответом. Так случается в жизни, когда поступки не мотивируются, но выполняются по необходимости, по внушению некой внешней силы. Можно и преступить эту волю, пересилить себя, но часто потом сожаление настигает и терзает беспощадно и долго: ну, почему, почему я так не сделал — ведь хотел же… Нет. Оказывается, не хотел, а лишь после стал приписывать себе, присваивать прошедшую прозорливость… на самом же деле, если не изменять событий и принадлежности побуждений — выйдет совсем не внушенный новым воспитанием вывод, что кто-то вышний руководит нашими поступками в поворотные моменты жизни. Чувствительные и сильные натуры следуют неформулируемым побуждениям и через тернии достигают цели, слабые идут привычными просматриваемыми и прогнозируемыми путями, по следам и в результате оказываются на том же, только сильно утоптанном ими же самими, месте…
Отказник
На кладбище было пусто, как всегда в будний день. Четыре огромных собаки валялись у входа поперек дороги, не обращая никакого внимания на проходящих. Ни голосов, ни птиц, только изредка доносился стрекот мотороллера, на котором рабочие возили плиты и свой инструмент. Автор сидел на влажной скамеечке, подложив под себя ладони, — мама всегда повторяла ему: 'Не сиди на холодном — застудишь почки', и сейчас он рассеянно смотрел на мокрый песок и совершенно явственно слышал ее голос… всегда у них разговор начинался с чего-то незначащего… пальцы рук затекли. Он переваливался всем весом то на одну, то на другую руку и, совершенно не замечая, чуть покачивался вперед-назад… краем глаза он уловил, что кто-то подошел бесшумно и остановился рядом… он медленно повернул голову, перевел свой рассеянный взгляд на стоящего человека и вроде бы, как тому показалось, смотрел куда-то мимо него, хотя их разделяло три шага…
— Это ты или не ты? — Спросил человек, прищурился и чуть отклонился назад.
— Леня? — вышел из забытья задумчивости Автор, — Солин?
— Хорошее место для встречи, когда не виделись десять лет…
— Десять? — удивился Автор — Посчитай! — Он принялся загибать пальцы, — Одиннадцать… да…
— Лермонтова уже убили. — Мрачно сказал Автор.
— Что? — Нахмурился Солин…
— Наши из класса еще все живы?.. Не знаешь?
— Не знаю… мама? — Кивнул он на могилу и увидел в ответ такой же кивок.
— А у тебя?
— Бабушка с дедом…
Если бы они встретились где-нибудь в городе на перепутье, то, наверное, так бы и разошлись после незначащих вопросов, но кладбище… каждый знает, что здесь, в буквальном смысле: вдалеке от городского шума, все по-другому… может быть, и мысли, заглушаемые суетой, здесь слышнее, и легче их произнести вслух…
В их мужской школе-новостройке на окраине был один выпускной — двадцать два ученика всего… сфотографировались на память, отгуляли выпускную ночь и разбрелись… город большой… Теперь они с удовольствием возвращались в годы совместной учебы, вспоминали разные смешные и нелепые случаи и после этого пытались по крохам, кто что слышал, восстановить, кто где сейчас и что делает… так под конец своей прогулки по памяти очередь дошла и до них самих…
— Ну, о тебе, что говорить, — наслышаны: входишь в моду!
— Увы, — возразил Автор и помолчал…— а ты? Ты же вроде какой-то химический закончил…
— И диссертацию защитил…
— Ну? Все успевают… преподаешь?
— Нет…— Леня как-то помрачнел и ответил односложно.
— Что, сыграл в ящик? — Пытался сострить Автор…
— Вроде того. — Опять односложно согласился Солин.
— У тебя неприятности? Прости? Мы ведь как-то не очень близки были, хотя, знаешь: жаль… все же школьные товарищи — это на всю жизнь… может быть, поедем ко мне? Ты женат? — Вопросов за годы разлуки накопилось много.
— Я думаю, мне лучше не ездить к тебе…
— Почему? — Удивился Автор, но почувствовал, что это не просто нежелание товарища, — я чем-то могу тебя скомпрометировать? У тебя сильно секретная фирма? — Леня помялся и нехотя заговорил, глядя прямо в глаза товарищу:
— Я в отказе.
— Что? — не понял Автор — В отказе. Хотел уехать за границу… совсем… теперь сижу дома — с работы уволили… в дворники не берут… жду…— Автор стоял перед ним совершенно растерявшийся…— может быть, тебе, как писателю будет интересно… да, и кстати, у меня к тебе просьба будет… на ловца и зверь бежит, как говорится…
Они брели по центральной аллее доходили до собак, не сговариваясь, поворачивали обратно и снова брели к выходу. К ним одновременно по мере их беседы пришло чувство сожаления, что они прежде не сошлись ближе…
В институте Солин не чувствовал особого отношения к своей национальности, тем более, что и в группе, и у них на потоке было много евреев. Закончил он прекрасно, одним из первых в общеинститутском списке по успеваемости, который и давал право выбора из всех предоставленных ведомствами мест работы… он, как и угадал Автор, попросился в ассистенты на кафедру — такое место было обозначено в списке… но при встрече в отделе кадров ему сказали, что по непредвиденным причинам место сейчас занято, а как только появится вакансия, ему позвонят. Он стал звонить по разным кафедрам, и везде ему предлагали работу — нужны были такие специалисты, ВУЗы только недавно стали готовить исследователей такого профиля, записывали его фамилию, она не вызывала подозрений, и назначали время встречи. Но когда дело доходило до отделов кадров, и начальники их брали в руки его паспорт, они начинали юлить, извиняться, просили подождать приглашения по телефону… после третьего отказа, он уже был накален до предела, еще две попытки повергли его в бешенство, и он отправился на первую подвернувшуюся работу,
