неповторимо — оно в нем, оно неотнимаемо! Ибо оно в нем! И оно интересно тем, кто плывет с ним рядом по реке Времени. Когда он стал анализировать, то нашел момент поворота — пьеса! Больше того — точнее: осознание стихов Сукина в пьесе. Это были стихи, которые бы он хотел родить сам. Ни Пушкина, ни Пастернака, ни Мандельштама… никого никогда — он преклонялся перед ними… и дело не в том, что не мог посягнуть даже в мыслях на такое — нет. Мечтать-то можно о чем угодно, тем более, ни с кем не делясь… но он не представлял любимые стихи других поэтов — своими… а эти… эти настолько были его, что он даже замирал порой и начинал думать: а правда ли, что я их нашел, достал… Они, может быть, мои? Ну, если не по принадлежности — по сути: точно мои! Точно! Это я… это он писал изнутри меня самого… вот с этого момента осознания стихов С. Сукина, он почувствовал, что Время — река, все вокруг пловцы, и тот, кто хочет прокатиться на чужой спине, не достоин ни общения, ни улыбки.
Неизвестно почему, он вспомнил про Соломона недели через две и вдруг прямо из города, даже не позвонив Татьяне и бросив все дела, пошел на вокзал и сел в электричку.
Когда он вышел на станции, разглядел двух низеньких пожилых евреев, тащивших с рынка полные авоськи, и спросил у них, где старая сгоревшая синагога. Они указали ему — значит, он не ошибся, а за спиной, удаляясь, он слышал, как муж говорил: 'Что это значит? Уже второй сегодня спрашивает? Может, ее будут реставрировать? — и жена отвечала ему страшно картавя: Реставрировать! А вейток ин майн коп[9] они будут реставрировать! Как только евреям начинают помогать жить — льется кровь!' — Автор широко улыбнулся и не стал оборачиваться…
— От какого Лени? — Спросил Соломон — Соломон Михайлович, Вас Леня встретил в синагоге и помог доехать домой…
— А!!! — обрадовался Соломон. — А вейлер ят[10]- сказал он доверительно. — А вы его друг?!
— Учились вместе.
— И как он себя чувствует? Он заболел и просил Вас меня навестить… это же надо! Какой хороший человек… — Соломону поговорить было не с кем, и его будто прорвало…
— Нет, он не заболел. Здоров. Просто вы же знаете его обстоятельства…
— Какие обстоятельства? — Перебил Соломон…
— Он Вам ничего не объяснил?
— Нет… ничего…— растерялся Соломон…
— Понимаете, Соломон Михайлович, — начал нерешительно Автор, выгружая на стол в темной комнате деликатесы, о которых Соломон и не мечтал: банку растворимого кофе, две банки сгущенки, сыр в промасленной бумаге, кулек сосисок, баночку сметаны…
— Боже! — Воскликнул потрясенный Соломон, — где Вы это достали…
— В Союз зашел…
— Куда?! — Совершенно растерялся Соломон…— в союз???
— Да, в Союз писателей.
— Там можно так отовариться? Это же…
— У меня там знакомая буфетчица…— рассмеялся Автор…
— А! — Понимающе подмигнул Соломон и вдруг посерьезнел. — Что случилось у Лени?…
— Вы же опытный человек. Он вам говорил, что хочет уехать…
— Конечно! — Обрадовался Соломон…— А что такое?.. И вы?
— Ну, при чем тут я, Соломон Михайлович, дорогой!.. Просто он не хотел Вас подводить… он говорит, что за ним следят, что он в отказе, и чтобы Вам не навредить… он не хотел наводить на ваш дом…
— Понял, понял, понял, — горестно закачался Соломон… - ой, а за ер аф мир, я все понял, понял, понял, понял… а за ер аф мир… он меня не хотел… бедный мальчик… как меня можно подвести… меня подвести нельзя… он что же такой маленький, что ничего не понял… он же… Готеню…— Собеседник уже испугался не на шутку, что этот старик впал в безумие, и не понятно, что с ним делать… Но тут Соломон остановился и сказал совсем твердо по-мужски. — Скажи ему, что он а нар [11] Понимаешь, ду форштест?…— дальше его речь была такой путанной и быстрой, что казалось он знает, что через минуту смерть настигнет его, а он не сказал самого, может быть, главного в жизни. — Их хоб фарлорен… я потерял все… алц… и мне… их вейс нит, я не знаю, что я еще кен я не могу бояться… мне нечего их бояться… поэтому они меня боятся, что не могут меня напугать… мне нечего бояться унд их хоб алц фарлорен ин майн жизнь…[12] их хоб гемейнт… я думал… я хочу уехать в Иерусалим. Это моя мечта… а сосиски придется вам везти назад… а! Такие сосиски? Ви спросите, почему? — Я вам отвечу: у меня нет холодильника!.. — и он чуть наклонившись вперед, развел руки.
Порой случайные встречи значат в жизни больше, чем ожидаемые, и, как нам кажется, важные, поворотные…
Кто он был для писателя, этот Соломон? Человек с исковерканной судьбой. Точный отпечаток эпохи на человеческой жизни — просто в пьесу. Готовый персонаж. Но Автор уже давно понял, что это легкость, которая ведет к пустоте. Этот персонаж не из себя. Он снаружи. Он чужой. Он пришел и уйдет бесследно, когда захочет. Каждый пишет одну книгу всю жизнь. Эта книга про себя. Про свою судьбу — другого никому не дано. Все ты видишь своими глазами и берешь из своей души — будь то стихи о Нероне, или повесть о Гагарине.
Но этот старик никак не хотел покидать его мысли. Он снова и снова возвращался к разговору с ним. Он снова и снова слышал его слова, его своеобразный разговор… почему?…Что-то цепляло его в их беседе, и он никак не мог сформулировать, что?' Они меня боятся, потому что не могут меня напугать… эти слова звучали скрипучим голосом всю обратную дорогу… потом вдруг выплыло: 'Я хочу там посидеть на горячем пыльном камне и потом можно умереть… у меня такая мечта'. Вот это и возвращало к разговору с Соломоном… и каким-то необъяснимым образом он чувствовал, что после этого одного визита, выполненного по необходимости, чтобы не нарушить обещание, он привязался к Соломону, и ему теперь совсем не безразлично, есть ли этот человек на свете и как он живет… Удивительно! Удивительно… и прекрасно… но как помочь ему?…
'Посидеть на камне… Это что, генетически заложено? Или это наносное… при слове 'мечта' его коробило… это слово было не из его лексикона, да и не Соломона тоже… он полез в Энциклопедию… но она же была Большая Советская… тогда он поехал в библиотеку и почитал Брокгауза… и в этой энциклопедии случайно нашел список других, выпущенных этими издателями, и среди них оказалась Еврейская… он добрался и до этой Энциклопедии…
И по мере того, как приобретал новые знания, как это часто бывает с людьми образованными и любознательными, он понял, что ничего не знает! Ничего о том, с чего начинался сам, откуда его корни, откуда самая великая Книга… и не столько стыд, сколько досада и обида разъедали его…
Накануне
Наташа ждала ребенка. Она сначала робко завела разговор со Славой о переезде на 'землю', но он даже не понял, зачем. Нищенствовать на сто двадцать рублей и 'доставать' он не хотел, а здесь все к его услугам — деньги есть, а с продуктами не хуже, чем на 'земле', даже мандарины и апельсины на Новый год завозят… Наташа возражала ему, что он все свои деньги и просаживает тут, потому что продукты-то стоят в пять раз дороже, а солнца и тепла и за деньги не купишь, а девчонке нужен другой климат, чтобы была здоровой… Сукин, во-первых, не понимал, почему 'девчонке', во-вторых, не понимал, что он там будет делать… но мудрая Наташа все предусмотрела — она поставила цель: выбраться отсюда… ей хотелось в тепло и на свою землю… она была домовитая… ей хотелось жить, как в далеком детстве, на Украине, а больше в целом свете — никого, значит, надо выбираться…
— Знаешь, что я придумала?
— Говори, мудрая голова…
— Ты будешь работать в школе.
— Где? — Слава так расхохотался, что не мог остановиться…
— Ладно тебе, — обиделась Наташа, — Я не так глупа, как ты хочешь представить… я же говорю, что
