— Моя рана! И у меня звезду вытащили! Вот тебе Бог, не лгу. Это о кость сплющилась пуля?
— Точно так! Мне так объяснили! — сказал Ковылин.
— Ну, дорогой мой, если ты русский офицер, да если ты был ранен, защищая свое отечество, да еще у тебя рана моя и костыли такие же, как мои были, и звезда свинцовая такая же, как моя была, то я тебе вот что скажу: собирайтесь вы оба сейчас и через час будьте у меня. Пожитков много не берите, а самое необходимое. Я за вами пришлю карету и предоставлю вам у себя целую квартиру — вот около князя. Времена такие, что всякий дворянин должен делать у себя в доме госпиталь, по средствам. Времени терять нечего, сейчас я поеду домой и сейчас же пошлю вам карету. Да вот что: и доктора пришлю! Доктор тебя доставит, а то ты как-нибудь разбередишь себя.
Ковылин стал было противоречить, уклонялся от приглашения, но Глебов своим решительным тоном заставил его тотчас же замолчать.
— Собирайтесь! Через час будьте оба у меня.
XI
Братья Ковылины поместились в нижнем этаже, в трех комнатах, таких же, как и квартира князя Бориса Ивановича. Братья и мечтать не могли о том, как они были приняты и устроены генералом. Они очутились как бы у самых близких родных и уж именно по поговорке: как у Христа за пазухой.
Капитан Александр Александрович при хорошем тщательном и усердном уходе лучших московских докторов, а быть может, еще и по другим каким тайным причинам стал оправляться чрезвычайно быстро. Он и на маленькой квартирке брата уже не лежал в постели, а сидел на ней, а тут на третий день после переезда уже мог сидеть в кресле и без труда, без боли двигаться на костылях. Сначала он обедал отдельно у себя, а теперь попросил дозволения у генерала обедать вместе со всеми, говоря, что он может подниматься на своих костылях и по лестнице.
Сергей Сергеевич согласился, но с тем условием, что Ковылина будут люди вносить в верхний этаж на кресле. На другой день, после первого обеда со всей семьей, Ковылина два раза вносили наверх, так как он пожелал быть и вечером в кругу семьи.
Не прошло недели, как обоих молодых людей вся семья полюбила не как дальних родственников, а как близких родных. Молодые люди как-то подошли к семье Глебовых. Раненый офицер стал тотчас любимцем Сергея Сергеевича, а студент — любимцем Анны Сергеевны. И всякий день беседы длились бесконечно. Старик рассказывал про то, через что сам прошел, и если он мало еще повоевал, то в душе был истинный воин.
Каждый день Глебов открывал новые качества в своем любимце и наконец однажды сказал себе самому: «Вот муж для моей Нади! Сразу отыскался! И самый подходящий. Ищи десять лет в обеих столицах и по всей России — и такого не выищешь».
Потому ли, что Сергей Сергеевич изменил себе в чем-нибудь, обмолвился как-нибудь, но дело в том, что одновременно вся семья и даже прислуга стали радостно ухмыляться и думать то же самое.
Вследствие этого всем было веселее и, несмотря на смутное время, в доме генерала жилось как-то лучше, чем прежде. Все ликовали. Все даже будто ожили.
Однако однажды за обедом случилось неожиданное. Когда речь зашла случайно о миллионере Живове, который в этот день снова посетил Глебовых, Сергей Сергеевич вспомнил то, что узнал от старика.
— Удивительное приключение! — объявил он. — Рассказал мне богач такой случай. Собрался он женить одного своего крестника, сказывает, малого очень хорошего. Думал затеять доброе дело, а вышло худое и срамное. Девица, которую прочил он крестнику, должно быть, или любит кого другого, или просто шалая девица и оголтелая — отказалась наотрез выходить замуж. А когда родители стали ее приневоливать, то она… Что бы вы думали? Взяла да и убежала. Да так без вести и пропадает теперь! Жених ездит в дом, а ему говорят, что его невеста хворает и в постели. Ради срама лгут ему и ради того, чтобы не печалить его. Каково колено!
И, удивленный молчанием за столом, Сергей Сергеевич обвел всех глазами и невольно удивился.
— Чего вы? — выговорил он.
Но он не получил никакого ответа, как будто всякий старался промолчать в том расчете, что другой заговорит. Но никто говорить не хотел.
— Чего это вы? Я и не пойму… Сидите, будто я сейчас бревном по вас треснул… — И, оглянув снова всех, Сергей Сергеевич прибавил: — Ты чему ухмыляешься?
Слова эти относились к князю.
— Я ничего… я так… Дивлюсь тоже, что все мы сидим, молчим…
— Ты что покраснела? — спросил Глебов у внучки.
— Я… нет, дедушка, — робко отозвалась Надя и при этом вспыхнула еще более.
— Вот как! Стало быть, загадка какая-то? Ну, говори ты, княгинюшка!
Но княгиня хотела что-то сказать, запнулась, произнесла два неразборчивых слова, зарапортовалась совсем и наконец, разведя руками, поглядела на тетку, как бы прося ее помощи. Это случалось всегда в важных случаях.
Анна Сергеевна собралась говорить, но, однако, тоже как бы поперхнулась.
— Батюшки светы, даже сестрица! — выговорил генерал. И так как снова наступило молчание, то Глебов уже несколько раздражительно произнес: — Будет шутки шутить! Толком я вас спрашиваю: чего вы нашли такого удивительного и для вас подозрительного в том, что мне Живов рассказал? Ну, убежала оголтелая девка из родительского дома от нареченного ей жениха. Вам-то какое до этого дело?
— Дозволь, братец, — выговорила Анна Сергеевна, — пояснить тебе это не сейчас за столом, а после стола.
— Почему же это?
— На это очень важная причина. Дозволь! Ты знаешь, я зря говорить не стану.
— Мы здесь все свои — не чужие. А они вот — наши родственники! — показал Глебов на обоих Ковылиных. — И какая же может быть тайна, когда дело чужое, не наше?
— Дозволь, батюшка братец, доложить тебе все и пояснить после стола! — проговорила Анна Сергеевна тем же упорным голосом, какой был иногда у генерала.
Сергей Сергеевич всегда узнавал этот голос и даже, пожалуй, как-то любил его в сестре, называя этот оттенок «глебовским» голосом.
— Хорошо. Так будь по-вашему! Как встанем из-за стола, так сейчас ты мне и изложи, загадку разгадай.
Но не прошло и несколько минут, как старик, продолжая удивляться и соображать мысленно, почему его рассказ поразил всю семью, начал догадываться.
«Вероятно, — думалось ему, — вся семья знала и прежде то, что мне рассказал Живов, да, кроме того, кто-нибудь из моих принимал даже и участие в этом побеге…»
Но вдруг старика как бы осенило… Ведь у него в доме гостит у его внучки красавица Софья Хренова!.. И Сергей Сергеевич мысленно прибавил тотчас же: «Пустое все! Нешто возможно? Нешто посмеют?»
Когда все встали из-за стола и прошли парадные комнаты, Глебов прошел к себе в комнату в сопровождении сестры.
После первых же слов Анны Сергеевны, что беглянка именно Софьюшка и что она не просто гостит у внучки, а скрывается от ненавистного жениха и насильственного брака, Глебов насупился, помолчал и потом стал качать головой.
— Что же это? — выговорил он. — И все! И старые! Ну добро бы внучата, добро бы, скажу, князинька наш, ветрогон. А то и дочь, и ты на старости лет. Все вы срамное дело затеяли! Срамоту в доме заводите!
Анна Сергеевна стала было объяснять, противоречить брату, говорить, что Софью чересчур жалко. По ее мнению, надо было устроить это дело, ибо Надя настолько любит свою давнишнюю приятельницу, что хочет сама просить деда вмешаться в это дело, усовестить ее родителей, уговорить даже семью жениха и
