Док принялся бережно промывать рану. Дрожь в руках унялась.
— Медицина стала величайшей любовью моей жизни, единственной богиней, которая была мне нужна и за которой я ухаживал… Правда, с тех пор много воды утекло, как ты говоришь. И все же надеюсь, что помню, как это делается.
Желтоватые зубы обнажились в улыбке.
— Расслабься, — сказал он Гонщику, наклоняя абажур дешевой настольной лампы. — Я просто прикалываюсь.
Лампочка заморгала, погасла, снова загорелась, когда Док по ней щелкнул.
Хорошенько приложившись к виски, он плеснул порцию Гонщику.
— Тебе не кажется, что пластинка заедает? — спросил Док. — По-моему, эта тема повторяется вот уже десятый раз.
Гонщик прислушался. Но как тут уловить? Одна и та же музыкальная фраза снова и снова. Похоже на то.
Док кивнул на кувшин:
— Сделай еще пару хороших глотков, парень. Оно тебе явно не помешает. Да и мне тоже. Ну что, готов?
Нет.
— Готов.
15
Как всегда, больше всего времени заняли репетиционные прогоны. Потратив пять часов на приготовления, он выполнял автомобильный трюк в течение каких-то полутора минут. И что за пять часов, что за полторы минуты — Гонщику платили одинаково. Если требовался качественный эпизод, Гонщик обычно приезжал днем раньше, чтобы посмотреть и опробовать машину. В низкобюджетных фильмах он делал это в день съемок, пока остальные члены съемочной группы суетились и мельтешили вокруг, точно муравьи. Потом он убивал время в тусовках со сценаристами и статистами и пользовался преимуществами шведского стола. Даже на съемках «малюсеньких» (как их окрестил Шеннон) фильмов бывает достаточно еды, чтобы прокормить средних размеров город: холодные мясные нарезки, всевозможные сыры, фрукты, пицца, канапе, хот-доги на один укус под соусом барбекю, и пончики, и сладкие булочки, и слоеная выпечка, бутерброды, вареные яйца, чипсы, сальса, луковая подлива, гранола, фрукты и минералка в бутылках, кофе, чай, молоко, пироги и пирожные.
Сегодня он должен был водить «импалу», и ему предстояли: прорыв блокпоста, экстренный разворот, разворот задним ходом, легкий таран. Чаще всего такие эпизоды дробились на части, однако в этот раз режиссер хотел попробовать снять весь фрагмент одним планом, в реальном времени.
Перевалив через вершину холма, Гонщик увидит «блок» — две машины полиции штата, стоящие нос к носу у него на пути.
В таких случаях начинаешь движение с почти полной остановки, на низкой передаче. Заходишь справа, пока не окажешься на расстоянии примерно в четверть корпуса, — словно бы примериваешься кием для точного удара. Потом — газ в пол и бьешь на скорости между пятнадцатью и тридцатью милями в час.
Все прошло как по маслу. Две полицейские машины от удара раскатились в стороны, «импала» рванула вперед, выпустив шлейф выхлопных газов и издав шинами по асфальту соответствующий визг; не меняя траектории, Гонщик снова выжал педаль газа.
Но это было не все. Еще одна полицейская машина поджидала у подножия холма. Увидев, что произошло, сидевший за ее рулем коп съехал с дороги и понесся, не разбирая пути, сквозь деревья, поднимая комья земли, то и дело ударяясь брюхом, и с грохотом выскочил на трассу в пятидесяти ярдах позади Гонщика.
Гонщик сбросил газ, притормозив до двадцати пяти-тридцати миль в час, потом выкрутил руль на четверть оборота. Одновременно он ударил по тормозам и выжал сцепление.
«Импала» закрутилась. Провернувшись на девяносто градусов, Гонщик бросил тормоз, выровнял руль и, отпустив сцепление, дал по газам.
Теперь он ехал навстречу полицейской машине.
Увеличив скорость до тридцати, он поравнялся с преследователем — голова ошеломленного полицейского повернулась, следя взглядом за Гонщиком, — и быстро крутанул руль влево. Снизил скорость, ударил по педали газа, выровнял руль.
Теперь он оказался позади полицейского.
Гонщик набрал прежнюю скорость и, отмерив по спидометру ровно двадцать миль в час, ударил машину преследователя сзади, чуть правее левого фонаря. Автомобиль потерял управление, корпус принялся гулять туда-сюда, и когда наконец вернулось сцепление с дорогой, колеса унесли машину туда, куда Гонщик и рассчитывал, — прочь с трассы.
Ко всеобщему удивлению, дубль прошел без единой помарки, с первой же попытки. Режиссер завопил: «Да!» — когда оба каскадера выбрались из машин. Раздались немногочисленные аплодисменты операторов, наблюдателей, ассистентов, мастеров по декорациям, просто зевак.
— Молодец, — бросил Гонщик коллеге.
Он уже пару раз работал с этим парнем. Патрик его звали или как-то так. Круглая, как луна, ирландская физиономия, неудачно зашитая «заячья губа», копна непослушных, соломенного цвета волос. И, вопреки сложившемуся национальному стереотипу, человек немногословный.
— Ты тоже.
Ужинал он в тот вечер в ресторане в Калвер-Сити — заведении, до отказа набитом громоздкой «миссионерской» мебелью,{20} с красным ковровым покрытием на полу, увешанном по стенам пластмассовыми щитами и жестяными мечами; входная дверь как ворота средневекового замка в каком-нибудь фильме. Все новодел «под старину». Деревянные столы и стулья специально обшарпаны, потолочные балки изъедены жучками, а паркетные полы местами выбиты полировщиками, чтобы создать впечатление, будто они потрескались от времени. При всем при том еду там готовили превосходно. Можно подумать, что два или три поколения женщин трудились на кухне — жарили куриц, пекли тортильи.
Почем знать, может, так оно и было.
Для начала Гонщик опрокинул пару стаканчиков в баре. Здесь все сияло новизной — нержавеющая сталь, полированное дерево — как вызов тому, что находилось за дверью зала. Не успев добраться и до половины первой кружки пива, он уже оказался втянутым в политическую дискуссию с соседом по стойке.
Будучи совершенно не в курсе текущих событий, Гонщик открыл для себя много нового в разговоре с собеседником. Со всей очевидностью, страна стояла на пороге неизбежной войны. В безумолчной трескотне то и дело проскакивали такие слова, как «свобода» и «демократия». Гонщику невольно вспомнилась реклама индеек, что продавались в магазинах ко Дню благодарения: теперь, мол, все просто — вы кладете ее в духовку, и, когда птица готова, выскакивает маленький флажок.
А еще Гонщику вспомнился один приятель его юности.
Каждый день Сэмми проезжал на телеге, запряженной мулом, через всю округу, выкрикивая: «Ценные вещи на продажу! Покупайте товар!» Телега была доверху завалена никому не нужным хламом. Стулья о трех ногах, всякая ветошь, парафиновые светильники, фондюшницы, подшивки старых журналов. Изо дня в день, из года в год Сэмми продолжал заниматься своим ремеслом. Для чего он это делал, никто не знал.
— Вы позволите вас прервать на минутку?
Гонщик посмотрел, откуда донесся голос.
— Двойная водка, без льда, — сказал «просто Гусман» бармену. Взяв напиток, он направился к
