Я намотала эти сведения себе на ус.
Спустя несколько часов кто-то тихо открыл входную дверь.
— Что, удивлена? — послышался в прихожей знакомый голос Макса.
— Я уже ничему не удивляюсь. Когда дубликат успел сделать?
— Не фига было нажираться в одиночестве в «На лестнице»!
— Вот ты скотина.
— Я тебя тоже очень ряд видеть. — Он поцеловал меня холодными от мороза губами. От него пахло улицей — холодом, ветром, машиной, самолетом, новой рубашкой.
— А зачем Кира опасной бритвой порезала себе вены?
— Ты меня спрашиваешь?
— Ты с ней встречался, а не я. Я лично вела привычно размеренную жизнь, пока ты в ней не появился!
— Ты еще скажи, что тебя многое не устраивает. Только со мной ты решаешься на что-то большее, чем трахнулись и разбежались. Я тебе даю свободу. Ты можешь взять от меня все, что хочешь, — все отдам, последнюю рубашку сниму. — Он рывками расстегнул верхние пуговицы.
Да, меня действительно тянуло нарушать правила и расплачиваться за ошибки многократно, ведь за все нужно платить, за алкоголь похмельем, за секс хламидиозом, сифилисом и абортами, за знания усидчивостью и терпением, за опыт болью и трудностями. Я думала, этим можно купить счастье. Но в магазине две толстые продавщицы сказали, что продукт сняли с продажи, и повесили табличку «учет», нервно качающуюся на леске. Опять не успела.
Как я и ожидала, Макс тут же посмотрел на порошок. Перевел взгляд на меня, улыбнулся, снова обворожительно на стол, опять на меня.
— Кокаин? — спросил он абсолютно спокойным тоном.
— Хочешь? — я не шелохнулась, сидя в уютном кресле с выражением лица Тони Монатана из Scarface.
Он высыпал немного в анатомическую пройму и вынюхал все до кристалла.
— А откуда у тебя медицинский кокаин?
— Я не буду отвечать без присутствия моего адвоката.
В комнате повисло напряжение, как в «Войне миров» перед первыми ударами молний. Надеюсь, он не подумает, что я хотела его убить? Передознуться медицинским как не фиг на фиг, хотя у Макса лошадиное здоровье.
И я до сих пор не знаю его фамилию.
— Моя жена знает, что я у тебя, — он снова запорошил снегом ущелье между двух вершин и вдул смерчем в другую ноздрю. — Ты не против?
— Ты же уже ей сказал.
— Я тоже так думаю, — он опять улыбнулся с каким-то странным оскалом и добавил: — Но что бы там ни происходило, я тебя люблю! Она тебе большой привет передавала, ждет в гости! Она потрясающе делает хенкали и долму.
— А Кира тоже разбавляла вашу семейную компанию?
Он подошел совсем близко, мое эфирное тело сжалось до минимального расстояния между молекулами. Пахло как перед ядерным взрывом.
— Еще один вопрос, и я взорвусь. Ты меня не остановишь.
— Я не буду тебя останавливать, может, я проверяю границы твоего терпения, — я босой ногой провела по его пенису.
— Пойми, я могу испортить тебе жизнь, а могу сделать тебя счастливой!
— Да что ты знаешь о счастье? Счастливые люди не изменяют, они не давят людей.
— Сразу видно, что ты понятия не имеешь о счастье. Ты слишком маленькая для этого. За это я тебя и люблю.
— Ты все время повторяешь «люблю», «люблю». Один хозяин тоже очень любил свою собаку и отрезал ей хвост по кусочкам.
Он захохотал. Встал на колени возле меня и аккуратно, глядя в глаза, стянул домашние штаны желтого цвета, поцеловал живот. Мне нравились эти мучения. Совести, мыслей, чувств, наслаждения тела.
— А знаешь, зачем нужны такие разговоры? Агрессия приводит тебя в нужное состояние…
Он начал целовать внутреннюю сторону коленок, шел выше… Я руками вцепилась в поручни кресла, но старалась не опустить голову на спинку.
Расслабившись сейчас, я бы сдалась.
Резким движением он опустил меня на несколько сантиметров, я напрягла шейные мышцы как только могла, и ни один волос не коснулся кресла.
Я переложила ноги ему на плечи.
Наступил рассвет. Мы лежали в кровати и смотрели «Евроньюз».
Он принес две кружки кофе, поставив на японский деревянный поднос с изображением сакуры, Настин подарок на мое восемнадцатилетие. Если бы этим делом занялась я, то все содержимое аптечки оказалось бы в его чашке. Еще никогда агрессия не переполняла меня так сильно, нестерпимо хотелось причинять боль, но еще сильнее было желание мучиться и не решаться на это. Я сходила с ума от ненависти.
На прощание он положил на терминал в прихожей Visa с приклеенным пинкодом. Хотя я предпочитаю и пользуюсь MasterCard. Копирайт хорош: «Хозяин в доме — бесценно, для всего остального существует MasterCard».
Еще меня добила возмутительная наглость Линды, которая встретила Гошу после нашего общего рандеву и теперь объявила официальный бойкот за сокрытие фактов. Пергидрольная швабра.
Семь букв за два оргазма
Рука включила телевизор, щелкнув пальцем по первому попавшемуся на ощупь каналу. На меня потребительским взором посмотрела Гарнидзе, она вела ток-шоу, название которого я пропустила. Я смотрю только «Сегодня», «Страну и мир» и фильмы. Ненавижу Betacam. Во время новостей никогда не пропускаю рекламные блоки и оцениваю бюджетно и креативно каждый ролик — иногда ностальгирую о пережитом, о шутках и сутках без сна, проведенных в абсолютном поглощении работой.
Был бы сентябрь — снимали бы «Мегафон», в пять часов утра добирались бы до Чехова, а проехав пятьдесят километров, пытались бы разобраться, по какому шоссе едем. И все равно попали бы в пункт назначения со старым знакомым. Интересно, а что с ним сейчас?
В квадратном серебряном ящике обсуждали тему «Почему мужчины редко говорят о любви».
Среди приглашенных гостей был Илья Безуглый, креативный директор журнала Maxim, и пара хмурных и незатейливых психологов. Одна рыжая девушка из зала рассказала, что они с мужем придумали опознавательный знак — цифру 7, которая значила «я тебя люблю», и по обеденным перерывам перекидываются sms-ками «7» и «Я тебя тоже 7». В русском эквиваленте чувства — десять букв, в английском варианте «Love you» как раз нужное число. Набрала в текстовом сообщении «7». Долго думала, кому послать, само собой отправилось Романовичу. Через минуту получила ответ «В 7? Где?» Зачем-то написала: «В фойе кинотеатра „Горизонт“, только тогда давай в час ночи». В семь я там встречу тридцать процентов знакомых, живущих на Фрунзенской, и опять придется заниматься любимым делом Бриджит Джонс — представлением.
Я вдруг вспомнила, что в «Горизонте» нет гардеробной. После того сна мне привиделось еще несколько схожих по драматургии снов — носильщиками одежды переработали почти все мои знакомые. Гардеробную убрали, как только открыли второй зал — из-за огромного потока людей возникали пробки и
