Передо мной начали прыгать с извинениями, протирать перекисью водорода рану, пытаясь остановить кровотечение.
Макс наклонился и прошептал: «Левой рукой печатать будешь, пальцами на ногах научишься!»
Я рукой схватилась за лоб, начала ковырять рану. Все подстроено, все до мелочей, каждая фраза, каждая реплика, каждая встреча, все. Я просто угодила в ловушку.
— И кстати, чтобы я больше не видел тебя с мальчиками по ночам в кинотеатре «Горизонт»… — он улыбнулся и добавил: — Кушать хочешь?
Только не Романович, только не ты. Жутко захотелось написать «И ты, Брут», скотина, вот от него я этого не ожидала. Но телефон мой был разбит на сотню пластмассовых ошметков. Он знал, что я не сяду в его машину в то утро и где буду ловить такси, он видел, во что я одета и где именно я буду завтракать. С ним мы сидели в «Библиотеке» в тот злополучный вечер. Вены, говорите, Кира перерезала?
Хоть что-то настоящее в жизни есть? Хоть что-то, помимо PR и стертых файлов, лжи и дождя? Когда над облаками рассыплют семена — холодный душ обрушится на землю. Лживая провокация.
— А знаешь, что самое противное, я же в тебя влюбился, я уже хотел все переиграть… Ты сама себя зарыла.
Наверное, из-за наследования картин он мог попасть под подозрение, и ему нужно было срочно выставить все как стопроцентное самоубийство, в котором я уже сомневалась. Но первая встреча была до смерти…
Мой телефон разбит. Мне звонит Линда, она волнуется, Вова, Гоша, может быть, даже Настя и множество знакомых. Только в такие моменты начинаешь ценить тех, кто рядом. Почему я раньше их не замечала?
— Дай догадаюсь, а о том, что я пишу, ты знаешь от моей сестры.
— Ты умная девочка, ты все поймешь. А сейчас ложись спать, вечером заеду и привезу тебе мою рукопись. Ладно, маленькая?
Хотелось вылить ему кока-колу в лицо. Мне постоянно хочется кидаться предметами. Наверное, у меня тоже маниакально-депрессивный психоз.
— А в консерваторию ты меня тоже вез по чьей-то наводке?
— А это, милая, уже судьба!
Я должна была стать Кирой, я должна была немного влюбиться, немного очароваться, вытерпеть угрозы Гарнидзе — я должна была за несколько месяцев прожить многолетнюю историю и написать об этом мемуары. Меня просто сделали похожей на нее, и это дало результаты: ощущение чужих слез в собственных глазах, из меня вытекает инородное, пущенное внутрь в неадекватном состоянии.
Да, в какой-то момент мир действительно оказался тесен — я попала к ней в кружок по совету сестры рисовать. Хотя я уже сомневаюсь в том, что она по собственному желанию завела этот кружок. Я уже ни в чем не уверена, даже в том, что я существую.
Кира должна была умереть. Но кто ее убил?
Тот, кто получил материальную выгоду? Тот, кто лишил себя соперницы? Тот, кто был рядом и ненавидел больше всего?
А меня тоже потом убьют для правдоподобия?
Хотя, если я перережу вены, то возбудят уголовное дело и будут искать серийного убийцу, а Марецкий найдет еще одну дурочку и будет разводить на два комплекта мемуаров.
Но только сначала я убью Романовича. Как он мог? Я его знаю семь лет!
Я вернулась домой, Макс дал мне «Реланиум», и сознание начало уже привычный полет. Интересно, а может, Вова специально кормил меня таблетками, чтобы при вскрытии побольше веществ в крови обнаружили?
На этой мысли я вырубилась.
Когда проснулась, было уже утро. В окна бил ярко-розовый рассвет, острыми лучами перемежался с клубами дыма; в комнате жутко накурено — прямо на кровати пепельница с бесчисленным количеством окурков. Макс лежит рядом и читает что-то из моих детских дневников со вклеенными фотографиями. Там были самые лучшие годы моей жизни. Их он уже не испортит, они уже прошли.
— Тебе лучше? — он погладил меня по волосам.
— Я думала, что это все кошмарный сон, что я проснусь и ничего не будет. И увидела тебя…
— Ты не рада?
— А ты как думаешь?
— Ты пойми! Я правда был готов уйти от жены. Да, я бы попросил тебя написать, а может, нашел бы кого-то другого. Я же предугадывал каждый твой шаг, кроме последних.
— И ты думаешь, мы были бы счастливы?
— А почему нет? Уехали бы во Францию, я бы познакомил тебя с Йориком Ле Со[11]…
— Я бы завела черного пинчера, — я не плакала, я не буду показывать именно этому мужчине своих слез.
— Но ты меня разочаровала, и сейчас нам будет очень тяжело выпутаться из этой игры. Ты же меня не любишь.
Он протянул мне телефон — белая Nokia. Я ввела собственный пин-код. Все сообщения сохранились.
Мне перенесли дату сдачи курсовой. Я объяснила декану ситуацию, правда, не ту, которая была на самом деле.
Макс уезжал на какую-то встречу в ЦДХ, а потом мы должны были пересечься в «Марике», и там мне выдадут то, что надо красиво описать… Причину смерти.
Я написала Романовичу: «Я в беде, хочу тебя увидеть», он тут же перезвонил с расспросами:
— Что случилось?
— Все люди врут! Все…
— Не все! Жанна ничего от меня не скрывает.
Я обратилась в мыслях к нашему с ней последнему общению.
— Ты уверен?
— Да.
Я вспомнила универсальный совет про захлопывание ресниц при подходе правды. И решила модифицировать с добавлением наречия «своевременно».
— Круто тебе. А вот я никому больше не верю.
— Даже мне? Брось, мне ты можешь все рассказать.
— Могу, но не буду.
— Слушай, а тот мужик, который был с тобой? Это из-за него?
Я точно подсыплю ему кокаин в кофе и даже глазом не моргну.
— В комплексе.
— Заканчивай с пафосными мужиками. Харе. Так и до… ладно, не буду!
— Давай не будем ругаться. Просто скажи, во сколько ты приедешь?
— В десять.
— Давай.
Макс приехал в «Марику» не один, с ним был какой-то партнер, говорящий преимущественно на французском. Мы выпили капучино и сели в машину.
— Скажи, а тогда, в «Библиотеке», ты как оказался?
— Не поверишь — случайно!
— Хватит пи**ить, говори — кто сказал. Знал только один человек про это место!
— Да я тебе мамой клянусь — случайно оказался.
Для евреев мама — это святое. Почти поверила. Но «Горизонт» точно Романович сдал. Собака. Мопс. Загрызу его, как пинчер, эротично выпив все восемь литров крови.
