Он жестом выразил неудовольствие и ответил:
'Все «-измы» одинаковы и приходят от разума летунов. Не будьте настолько глупы, чтобы превращать учение, которое предлагает вам свободу, в ещё одну догму!'
— Ты хочешь сказать, что утверждения Кастанеды могут быть проверены только практически?
— Точно!
Утверждения Нагваля могут быть проверены только практически, однако, мы настроены на интерпретацию и не можем избежать этого. Вопрос в том, чтобы принимать наши толкования не как догмы, а как установки к действию, которые нас ориентируют на проверку.
Я помню, как однажды мы говорили о том, каким образом интерпретация проникает во всё, что мы делаем. Я его спросила, почему мы берём наши социальные установки в такие сокровенные моменты как сон или путешествия с помощью растений силы. Он мне ответил:
'Это — команда Орла, чтобы мы могли передавать наш опыт.
Чтобы передавать, нужно интерпретировать; иначе рушится
Вся система обучения. Не смотри на это как на проклятие, интерпретация — дар для того, чтобы взаимодействовать и передавать. Но мы должны заметить, что над нашей интерпретацией — наша способность выбирать. Выбери верить, чтобы потом проверить. Этот как два шага: сначала акт воли, затем экспериментальное подтверждение. И если у тебя ещё остались силы, чтобы попробовать путь магов, тогда ты принимаешь это и идёшь, так как выбрал верить в акте контролируемой глупости'.
— Что такое контролируемая глупость?
— Освобождение нашего восприятия. Одно дело верить под действием страха, подсказок или надежды, и другое — выбирав свою веру, свободно и независимо.
Различие между учением Нагваля и догмами, которые навязывают религии, в том, что он показывал всем дорогу к свободе. Он рассказывал о том, что пастыри ведут свои стада к целям очень далёким от нашего истинного назначения. Он говорил:
'Эти козлы представляют нам Бога, потерпевшего поражение!'
То, что он действительно сделал для меня — дал мне право выбрать свободу. Он говорил мне, что это возможно, что я не должна довольствоваться порабощающими сказками, которые мне рассказывали всю жизнь. Он показал мне, что свободу надо понимать буквально, это — состояние бытия, окончательный акт воли.
Когда речь шла о рае, он говорил:
'Я не хочу быть свободным завтра, я хочу здесь и сейчас'.
— Как мы можем достичь свободы?
— Пожертвовав цепями, которыми мы прикованы: привязанностями, страхами, важностью и личной историей, желанием быть известными, всем этим.
Мы свободны от природы; как только мы отвергнем принуждения, мы возвратим нашу свободу.
Например, Карлос должен был научиться быть незаметным. Большая Флоринда дала ему прямое указание: она ему сказала, что он должен стать незаметным, так как успех с книгами поставил его в трудное положение (успех лишает тебя свободы, потому что помещает под прицел всеобщего внимания; но Нагваль должен быть невидимым).
Тогда он принял имя Джо Кортез и ушёл работать в ресторан поваром — специалистом по приготовлению яиц. Там с ним произошла одна история, которая раскрывает его истинную личность.
Одна его помощница — временная работница, была фанаткой Кастанеды и умирала от желания познакомиться с ним. Однажды эта девушка вбежала в ресторан очень взволнованная и сообщила Джо Кортезу, что Кастанеда будет проезжать здесь, что они будут иметь удобный случай, чтобы познакомиться с ним. Это было тайной, но слух распространился.
Вдруг подъезжает лимузин с белокурым светлоглазым типом, который проводил курсы по нагвализму и выдавал себя за Кастанеду. Она кричит:
'Успокойся, не переживай. Видимо такие знаменитые люди не обращают внимания на нас — бедняков'.
Эта девушка так никогда и не узнала, что настоящим Кастанедой был Джо Кортез.
— Как реагировал Карлос на появление своих двойников?
— Он никогда не придавал этому значения и часто смеялся над этим. Как-то раз мы обедали с Флориндой Доннер. Я ему объясняла, что существуют действительно заинтересованные в этом люди, и Флоринда ему сказала, чтобы он этого не позволял. Это было после того, как он опубликовал статью, в которой предупреждал о тех, кто использовал его имя для получения денег.
Один раз, когда он был у своего издателя, им вдруг сообщают:
'Прибыл Сеньор Кастанеда.'
Издатель ему сказал:
'Карлитос, не говори ничего, давай посмотрим, кто это'.
Он ответил:
'ОК! Я буду приводить в порядок этот горшок, потому что твои цветы в очень плохом состоянии, и пока я буду этим заниматься, ты примешь этого человека'.
Так они и сделали. Вошёл этот, так называемый. Кастанеда Это был нахальный, высокий тип, в хорошей одежде. Он представился:
'Рад познакомиться, я — доктор Карлос Кастанеда.' Потом он спросил о Карлосе, который работал в углу.
'А это кто?' Издатель ему ответил:
'Не беспокойтесь, это мой садовник. Конечно, он — большой любитель ваших книг, и это будет честью для него, если я представлю Вас'.
И поворачиваясь к Карлосу, он кричит:
'Иди сюда, Джо, я хочу тебе представить доктора Кастанеду!'
Услышав это, Карлос оторвался от цветов, вымыл себе руки и прибежал познакомиться со своим двойником. Он протянул ему руку и сказал:
'Очень рад, сеньор Кастанеда, я — ваш поклонник'.
Тот его поправил:
'Не сеньор, а доктор Кастанеда — доктор антропологии'.
Карлос ответил:
'Извините, пожалуйста, доктор, я очень взволнован'.
'Мне сказали, что тебе нравятся мои книги. Ты все прочитал?'
'Да, несколько'.
'И ты их понял?'
'Ах, доктор, конечно, я их не понял. Но мне очень нравится, как Вы пишете'.
Позже, когда этот тип ушёл, Карлос и его издатель катались по полу от смеха. Когда он вспоминал эту историю, он нам говорил:
'Мы пошутили с доктором Кастанедой!'
— Я знаю, что ты была одной из основательниц Дома Аматлан. Ты можешь рассказать об этом?
— Да. В 1992 мы вместе с другими товарищами, которые входили в круг знакомых Нагваля, открыли дом Аматлан. Это было специальное помещение, где Нагваль проводил свои конференции. Это был уникальный опыт для меня.
Предполагалось, что дом будет под началом Карлоса Идальго. Но как-то раз Нагваль позвал меня и сказал:
'Ты должна сама заняться этим домом, потому что Карлитос ничего не сделает'.
Я отнеслась к его просьбе очень серьезно и, в порыве самодовольства, принялась за работу. Это почти убило мою личную важность и моё всемогущество.
Здание было в плохом состоянии, и мы должны были отремонтировать и покрасить его своими
