и понимал, что тому нужно какое-то время, чтобы успокоиться.
И он был прав.
Гадатель вспоминал, каким огромным количеством энергии и яркости были пропитаны всего-лишь страницы ее дневника. Мысль о том, что мистер Льюис мог сознательно сковать свою дочь узами вечного сна, отправив ее в тот мир, который чужероден и опасен даже для таких, как Виктор, приводила его в бешенство. Он злился до зубовного скрежета, до головокружения.
— Не предпринимай ничего. Просто дай ему делать то, что он запланировал. Дождись, пока он оступится, — донеслось из трубки. Виктор закрыл глаза и быстро досчитал до десяти, пытаясь успокоиться.
— Ему лучше быть поосторожнее. Конечно, я не Крысолов, но…
— Нам всем повезло, что ты не такой, как Крысолов.
Они замолчали. Разговор не клеился — то ли потому, что они давно перестали говорить о чем-то, кроме как о делах, то ли потому, что им не хватало возможности поговорить лично. Телефон не передавал ни выражения лица, ни попыток объяснить что-то жестами, так что Виктор боялся, что что-то упустил. Боялся, что не сможет объяснить всё правильно.
— Если ты думаешь о том, стоит ли рассказывать мне о подробностях, то нет, — словно прочитав его мысли, сказал Грег. — Я даже не буду спрашивать тебя о причинах столь позднего звонка. Позвони Пенелопе, тебе понадобится ее помощь. Она сейчас в Ливерпуле.
— Позвоню, — Виктор снова кивнул, хотя и знал, что Грег этого не видит.
Они снова замолчали. Виктор вдруг испытал огромное желание отмотать время на много лет назад, в какое-нибудь из тех празднований Рождества, что были до его шестнадцатилетия. Ему вдруг захотелось вновь ощутить кисловатый вкус подогретого глинтвейна на губах, вдохнуть аромат свежеиспеченного имбирного печенья, почувствовать прикосновение снежинок к щекам. Ему бы хотелось снова стать ребенком. Тем угрюмым, не верящим в Санта-Клауса, но таким простым мальчиком, сыном своего отца. И чтобы Учитель превратился из того человека, которым был сейчас, в обычного самого лучшего папу на свете.
Тогда все было так просто. Перед ним открывалось так много дорог, и ощущение неизвестности будущего ещё не покинуло его. Тогда он ничего не знал о магии.
Тристану он тогда тоже не знал.
— Как она? — Виктор и сам жалел, что задал этот вопрос. Ему не стоило интересоваться ей, ему стоило бы забыть, но он не мог. Он постоянно оглядывался назад, постоянно прислушивался в надежде, что услышит тихий звон ее браслетов и увидит ее у себя за спиной.
— Уехала в Дублин. Она очень злится на тебя, просто безумно. Но больше от нее нет никаких вестей, — нехотя ответил Учитель. — Послушай, Виктор. Перестань постоянно мысленно возвращаться к ней. Она тормозила тебя, когда вы были вместе, но не должна тормозить сейчас. Ее больше нет с тобой рядом. И не будет. И это к лучшему, — он тихо вздохнул и добавил: — Ты лучше нас всех знал, что именно этим все и закончится.
Чистая правда. Виктор с самого начала, с самой их первой встречи знал, что их с Тристаной история закончится именно так, но все равно пытался перехитрить судьбу.
— Да-да, я понимаю, — Виктор вновь закивал. — Ты знаешь… Я благодарен тебе за это дело. Это как… глоток свежего воздуха.
— Глоток жизни, да? — похоже, Учитель улыбался. — Позвони Пенелопе. И мне, если вдруг появятся новости, — вместо прощания произнес Учитель и повесил трубку.
Он знал, что сейчас Виктор снова задумается о деле и на время отвлечется от тяжелых мыслей. Он знал Виктора достаточно хорошо, чтобы уметь вовремя исчезнуть. Магия, что была у них в крови, связывала их крепче, чем родственные узы.
Мысли о Тристане действительно покинули Виктора на время. Он отпил немного виски из бутылки, оставленной ему Аурикой, потер лицо руками, борясь с ощущением того, что он бежит от чего-то, и вышел из номера.
Тот факт, что один из дневников он так и не прочитал, не давал Виктору покоя. Вариант с интернет- блогом он отсеял почти сразу. Наверняка Грейс можно было найти не в одной социальной сети, но никогда бы эта девушка не променяла хруст исписанных листов ежедневника на печатные буквы на экране. Ей нравилось собирать эти блокноты, она вклеивала на страницы засушенные цветы, записки и билеты, тщательно подбирала каждый новый ежедневник. Ей нравилось, что она может держать их в руках. Так легко было представить ее рядом с лампой, с чашкой горячего шоколада в руке, перечитывающей старые записи.
Глава 7. Чистильщик
Заходя в лифт, Гадатель чуть не налетел на высокого худого альбиноса. Тот смотрел на него на пару секунд дольше, чем следовало бы, прежде чем уступить дорогу. До первого этажа они ехали в тишине, но все это время Виктор не мог отделаться от чувства тревоги, вызванного присутствием альбиноса. Что-то с ним было не так. Если бы Виктору понадобилось описать его в двух словах, он бы сказал, что будь Снежная королева мужчиной, она была бы похожа на этого парня. Казалось, что даже пол и стены рядом с ним покрываются тонкой коркой льда, незаметной глазу, но ощутимой. Это чувство Виктору не нравилось. Впрочем, ему не нравилось слишком многое в этом деле и в этом месте, и едва ли это можно было списать на усталость.
Он поймал себя на мысли о том, что раньше хотел дать этому городу возможность изменить его мнение, он хотел прогуляться по улочкам, найти какие-то места, куда никогда бы не попал ни один турист. В конце концов, это был портовый город, а это означало, что здесь есть песок и море, такие бесконечные и прекрасные. Но пока что ощущения, которые вызывали у Виктора встречающиеся ему люди, приводили лишь к желанию убраться как можно дальше.
В любой другой ситуации он бы послушался своей интуиции и сбежал бы, как только откроются двери лифта, подальше от этого места и этих странных подозрительных людей, вроде парня-альбиноса. Ему было бы совершенно не важно, что ему не заплатят, что девушка до сих пор в коме, что он не сделал того, что должен был. Но Виктор просто не мог оставить Грейс, что-то его останавливало. Для него уже не имело значения, что именно — интерес ли к тому, какой Грейс была на самом деле, или нежелание оставлять ее в Безмирье, главное, что это удерживало его здесь и делало задание еще и интересным.
На выходе из лифта альбинос задел его плечом, но не извинился и даже не обернулся. Виктор отряхнул пиджак, словно стряхивая невидимый иней, поправил воротник и вышел следом.
Сегодня впервые за время проживания Виктора в этом отеле, в баре играла музыка. Раньше он этого не замечал, но в одном из углов был большой белый рояль, за которым теперь сидел мужчина в немного потрепанном, но тщательно выглаженном строгом костюме. Рядом с ним расположилась женщина в длинном платье в паетках. В руках у нее был микрофон, а голос казался слишком низким, чтобы сочетаться с музыкой.
Людей за столиками было немного. Кто-то сидел парами, потягивая вино, кто-то в одиночестве ужинал. Музыка, казалось, должна была создать ощущение светского вечера, но вызывала лишь чувство неловкости. Люди ерзали на своих местах и то и дело оборачивались на певицу и пианиста, не зная, как реагировать. Виктор же по-своему наслаждался. Непривычное музыкальное сопровождение помогало ему представить себе, что на самом деле сейчас он не здесь, а где-нибудь в другом месте. Например, в каком- нибудь потрепанном ресторанчике, где все знают друг друга, бутылки вина настолько древние, что покрыты сантиметровым слоем пыли, а французские булочки наоборот настолько свежие, что еще горячие. Только альбинос, севший за один из самых крайних столиков и уткнувшийся в газету, выбивался из этой маленькой фантазии. В его позе и движениях было что-то тревожное, и Виктор постарался скорее отвести от него взгляд.
За стойкой суетилась Аурика. Увидев Виктора, она махнула ему рукой, но подошла не сразу. Тот невольно улыбнулся, увидев ее. В ней было что-то такое, из-за чего хотелось ей улыбаться. На первый
