…В воздухе пахло весной. Виктор запрокинул голову, подставляя лицо солнечным лучам, и зарылся пальцами в мягкую траву. Он любил Амстердам. Он любил приезжать сюда именно поздней весной, когда все уже зеленеет, но солнце еще не слишком теплое.
Рядом сидела Тристана, напевая что-то и качая головой из стороны в сторону. Она расправляла складки на своем темно-синем платье, потом согнулась, снова смяв ткань, чтобы снять босоножки.
Виктор закрыл глаза.
— Виктор, сделай это еще раз, — вдруг заговорила она. Он открыл глаза, чтобы посмотреть на нее. Девушка легла на живот, подперла подбородок руками и смотрела теперь на него снизу вверх.
— Тристана, сегодня такой прекрасный день, — Виктор склонил голову набок, рассматривая девушку. Он мог бы сказать, что теряет дар речи, видя как в ее глазах отражается небо, и почти не соврал бы. — Почему мы не можем посвятить его только нам двоим, солнцу, ветру и прогулкам, а должны посвящать его чужим чувствам?
— Всего-то один раз, — Тристана вскинула брови. — Или боишься, что не справишься?
Виктор вздохнул и сел поудобнее. Отказать Тристане он вряд ли мог. Только если она просила о чем-то совсем невозможном.
— Ладно, — он попытался абстрагироваться от своих чувств и сосредоточился на чужих. Он не был таким же сильным эмпатом, как его отец, но, если сильно старался, то у него что-то даже получалось. — Вон тот громила испытывает зависть. Наверное, ты ему нравишься, но ему досадно, что у тебя есть я.
Тристана засмеялась и подвинулась к Виктору поближе, уткнувшись лбом ему в плечо.
— А вон там, видишь, долговязый такой ботаник? Он восхищен. Вон та бабушка испытывает сильное возмущение, полагаю, мы ей не нравимся тем, что так близко друг к другу сидим. Как не из Амстердама, в самом деле! — он всплеснул руками.
Тристана села и обняла его за шею:
— Достаточно. Спасибо, — она поцеловала его в уголок губ и улыбнулась: — Было бы здорово, если бы ты научил меня так делать…
Виктор осекся. Он прикусил губу и опустил голову, будто надеясь, что эта фраза ему просто послышалась.
— Эй. Ты слышал меня? — Тристана коснулась пальцами его подбородка, заставляя снова поднять голову.
— Я слышу тебя, — Виктор кивнул. Он знал, что однажды эта тема снова будет поднята. Они уже расходились из-за этого, и он потратил уйму времени, чтобы вернуть Тристану. Похоже, теперь сказка снова должна была закончиться. — Ты же знаешь, что я не могу.
Тристана закрыла глаза и глубоко вздохнула, словно пытаясь успокоиться, а потом заговорила:
— К черту правила. Разве тебя они когда-то останавливали?
Виктор издал тихий смешок и покачал головой:
— Только ты меня и останавливала.
Убрав прядь волос с его лба, цыганка коснулась ладонями его щек и шепнула:
— Так в чем же дело?
Виктор не отвечал. Она снова закрыла глаза и затрясла головой, одновременно отталкивая его:
— Ты такой же, как и твой отец, да? Считаешь меня бездарностью?
— Я верю… Нет, я знаю, Тристана, что если я расскажу тебе все, что знаю, ты поймешь это даже лучше меня, — он попытался поймать ее за руки, но Тристана лишь отходила дальше, — У тебя просто нет этой… способности. Но ты… и так замечательная.
— Конечно. Замечательная девушка, которой суждено всю жизнь быть цыганской знахаркой. Да пошел ты! Только и говоришь что «да я бы с радостью поменялся с тобой местами», а как я попросила тебя поискать способ, так сразу же начал причитать, как это опасно, — она всплеснула руками, — Ты лицемер и эгоист. Как же ты жалок!
С этими словами цыганка схватила свои босоножки и поспешила прочь. Виктор не стал ее догонять. Он знал, что в этом не было смысла.
* * * Когда Виктор проснулся, был уже полдень. Аурика, как, впрочем, и всегда, уже ушла. Виктор мысленно посетовал на то, что она не осталась и не отвлекла его от ночных кошмаров хоть на пару мгновений. Он долго лежал, завернувшись в одеяло и смотрел в окно, редко-редко моргая, словно боялся пропустить что-то важное.
Через какое-то время пришла Пенелопа. Виктор давно считал, что ее упрямство, особенно когда речь заходит о стуке в дверь, разбудит даже мертвеца. С другой стороны, Пенелопа так тесно общалась с миром мертвых, что мертвецы реагировали бы на ее призыв намного быстрее Виктора.
— Ты вчера от меня что-то скрыл, — хмуро произнесла Пенелопа, стоило Виктору открыть дверь.
— Всегда приятно пообщаться с тобой. Особенно перед новолунием, — Гадатель пропустил ее в комнату и прикрыл за собой дверь, — С чего ты взяла, что я что-то скрываю?
— Брось, пусть у нас разница в пять лет, но я с тобой выросла и знаю тебя как облупленного, — девушка достала из кармана пачку сигарет и ударила по ней ладонью.
Заметив это, Виктор невольно улыбнулся — он знал ее не хуже, и это движение он узнал бы из тысячи других. Пенелопа подхватила эти манеры от Генри, это были те мелочи, за которые она цеплялась в этом жалком подобии отношений.
— Тогда почему же ты не спросила этого вчера? — Виктор направился к чайнику. Ему нужна была хорошая порция крепкого кофе, даже если и растворимого, иначе он так и будет чувствовать слабость в каждой мышце и в онемевших пальцах.
— Вчера мне было не до этого. В Безмирье не отдыхать ходят, знаешь ли, — Пенелопа фыркнула и щелкнула зажигалкой, — Рассказывай.
Виктор сделал глоток кофе и сел в кресло. Кофе и правда бодрил, но разговорчивости отнюдь не добавлял. Виктору все еще хотелось оказаться где-нибудь в другом месте, чтобы за окном шумела листва и дождь, и не нужно было ни о чем заботиться. Он кивнул Пенелопе, и девушка устроилась на подлокотнике. Когда они были младше, они часто так садились — Виктор с книжкой в кресле, Пенелопа с какой-нибудь своей очередной жуткой игрушкой у него под боком, а Джек — на скамейке, изобретая какую-то очередную бесполезную штуку.
— А пока ты пытаешься решиться на то, чтобы рассказать мне, что же случилось, — Пенелопа зажала сигарету в зубах и коснулась ладонью груди Виктора, — Старухи сказали, что ты снова теряешь связь с миром. То есть, ты живешь, двигаешься, воспринимаешь его, но ты совсем забыл о тех связях, что поддерживают магию в тебе.
— А без магии я умру, бла-бла-бла. Я помню, Пенни, — Виктор кивнул.
Слова Пенелопы ни сколько его не тронули: он и сам чувствовал это с каждым днем все сильнее. Иногда ему подолгу не хотелось открывать глаза, или говорить, или хотелось раствориться во времени, и это происходило все чаще и чаще. Он терял связь с солнцем, с ветром, землей и водой, но в последнее время это совершенно его не заботило.
— Я попробую это исправить. Сними-ка рубашку, — Пенелопа говорила не как подруга детства или сестра. Сейчас в ней говорил медиум, посланец Безмирья и карга. Одно из ее трех лиц.
Виктор послушно стянул рубашку и прикрыл глаза
