наставник может найти тебя в любой момент. Ты сам начинаешь путаться и не знаешь, чего хочешь.
— Но мы же убивали вас. И продолжаем убивать.
— Это временной парадокс. Вы уничтожаете то, что должно существовать постоянно. Конца света от этого не случается, но кое-какие события меняются неумолимо.
— Ошибаешься.
— Ну, твое право так считать. Я знаю, что вы тоже рождаетесь с предназначением, — Виктор развел руками, — В любом случае, Чистильщик — это единственная неожиданность, которая может встретиться предсказателю. Медиумам, экзорцистам, целителям в этом плане немного проще. Они просто знают, что ничего больше делать не умеют, но не знают, что их ждет, хотя вся их жизнь расписана на много лет вперед до самой смерти. В общем-то, за три года я несколько раз сбегал из дома, жил с хиппи, прятался, был бездомным, заводил каких-то друзей только для того, чтобы однажды просто исчезнуть из их жизни. Отец всегда находил меня и возвращал домой, но от этого становилось лишь хуже, — Гадатель сорвал травинку и растер ее в пальцах, — Я его возненавидел. Он считал, что может диктовать мне, что я должен делать и за это я возненавидел его так сильно, что готов был использовать любую возможность, чтобы сбежать. Но отец был хитрее, он тоже знал, что мне предназначено, — В девятнадцать лет мы проходим что-то вроде инициации. То есть, я учился гадать лет с шестнадцати, интуиция у меня всегда была развита, но это… я даже не знаю, как тебе объяснить. Тебе словно помогают раскрыть что-то в себе, о чем ты даже не подозревал. Раскрывают все твои таланты, показывают, что ты умеешь, но тут же объясняют, что все эти умения чего-то да стоят. И ты заключаешь сделку, которая была заключена задолго до твоего рождения, — Виктор расстегнул манжеты и закатал их, показывая Иерониму свои татуировки, — Кто-то называет это благословением, но я называю это клеймом.
— Я думал, это опознавательные знаки, или что-то вроде того. Я неоднократно видел такие у других, но…
— Они всегда разные. Ты можешь встретить максимум двух человек с одинаковыми татуировками и, как правило, это отец и сын, или мать и дочь. Они помогают нам лучше ощущать окружающий мир. И черпать из него энергию, — Виктор криво улыбнулся, — Я хотел сбежать после инициации, но спустя пару дней встретил Тристану. Наверное, она родилась для того, чтобы удерживать меня.
Гадатель снова замолчал. Он задумчиво рассматривал свои татуировки и тонкие едва заметные шрамы — следы глубоких царапин. Он часто думал, как бы все сложилось, не встреть он Тристану. Быть может, он сдался бы намного раньше. Или наоборот, гораздо дольше не расставался бы с мыслями о побеге.
Быть может, он сошел бы с ума.
Но ни одно из этих «быть может» не имело право на существование, они все испарились в тот день, когда Тристана появилась на свет.
История Мага и Цыганки была написана давным-давно, Виктор был в этом уверен. Как и был когда-то уверен в плохой концовке этого романа.
— Тристана — она… просто потрясающая. Она невыносимо прекрасна, настолько, что порой перехватывает дыхание. Раньше ради таких как она рыцари ломали копья, сражаясь друг с другом, королевства вели целые войны, а непутевые герои искали огнедышащих драконов. Да я и сам порой жалел, что я не рыцарь, который пытается завоевать ее расположение, — Виктор улыбнулся, хотя и знал, как жутко и неуместно выглядит эта улыбка. Ему было больно от одной мысли о Тристане, но каждый раз он не мог сдержать улыбки. Ему казалось, что так будет всегда. Что он будет любить ее вечно. — Мне было девятнадцать, и я был ужасно наивен. Я понял с первого взгляда, что обречен любить ее и страдать от того, что она никогда не полюбит меня. Я не знал, что случится в будущем, когда это случится и как. Я просто знал с самой первой секунды, что это закончится плохо, и нет никаких шансов это остановить. Но я подумал тогда: «Черт возьми! Я смогу обмануть судьбу хотя бы в этот раз!» и я поддался чарам Тристаны, дал ей очаровать меня еще сильнее и каждый день просыпался с надеждой на то, что однажды и она полюбит меня, — Гадатель ухмыльнулся и запрокинул голову, чтобы взглянуть на облака.
Не было в мире вещи, которая не напоминала бы ему о Тристане, и даже они не были исключением. Виктор поежился, вспоминая, как Тристана называла облака рваной ватой, устало потер переносицу и попытался отогнать эти воспоминания. Больше всего его раздражало то, что он постоянно возвращался к этим мыслям и жалости к себе.
— Мне было девятнадцать, и я был ужасно наивен. Только спустя пять лет я понял, что все это бессмысленно. Пять лет я постоянно боролся с чем-то, я научился понимать ее и, когда она уходила, не возвращал ее, послушно ждал, пока она остынет. Если ее что-то не устраивало, я пытался изменить это. Если ей хотелось, чтобы я боролся за ее внимание, я давал ей это. Я говорил с ней, я пытался понять ее, но даже спустя пять лет я не знал о ней ничего, кроме того, что она одержима жаждой знаний. Жажда знаний и танцы — вот кто увел ее у меня еще в самом начале, и единственное, что заставляло ее быть со мной, это то, что я мог оказаться ей полезным. Я самый талантливый Маг за долгое время — Гадатель — и это было единственным, что она во мне любила. Я мог добыть ей знания, которых она хотела, но которые, на самом деле, не принесли бы ей никакой выгоды. И когда она осознала это, она ушла. Ничего не говоря, просто ушла. Я знал, что она не вернется, но надеялся, что ошибаюсь, и все будет как раньше, — Виктор замолк.
Он словно вернулся на пару месяцев назад и вновь почувствовал запах дорогого вина, услышал громкий смех и торжественную музыку. Он как будто снова вернулся в тот зал, в котором его никто не ждал, и где его присутствие вызывало то ли недоумение, то ли ужас, то ли и то, и другое одновременно.
— Пару месяцев назад она вышла замуж. Меня на свадьбу никто не позвал, хотя я все равно пришел.
Гадатель снова замолчал. То, что он сделал тогда, рано или поздно должно будет на нем отразиться. А может, отражается сейчас, и Иероним должен стать оружием возмездия.
— Это звучит не совсем как исповедь, скорее, как речь на сеансе у психотерапевта, да? — он рассмеялся и посмотрел на альбиноса.
Иероним сидел с закрытыми глазами. Он молитвенно сложил руки, но Виктор сомневался в том, что он действительно молится. Чистильщик размышлял над услышанным.
— Ты говорил, что тебе есть за что расплачиваться.
— Есть.
— И говорил, что не убийца.
— Я не убийца, Белоснежка, — Виктор потер переносицу и ссутулился. — Я — Гадатель. И на свадьбе Тристаны я проклял ее жениха, — он снова посмотрел на Иеронима, ожидая увидеть в его взгляде торжество, удовлетворение, что Виктор оправдал его ожидания. Но вместо этого увидел, как Чистильщик едва скрывает негодование и разочарование.
— Когда они найдут решение, они смогут отразить это проклятие, и оно вернется ко мне. А может, ты и есть мое наказание. Что ни говори, но хоть что-то в этом мире уравновешено, — Виктор поднялся, подошел к фонтану и заглянул внутрь. Сквозь каменные плиты, когда-то плотно сложенные, пробивалась какая-то зелень — сорняки, дикие цветы, что-то еще. Виктор сорвал цветок и покрутил его в руках, пытаясь опознать.
— Я впервые в жизни сделал что-то на эмоциях. Я был безумно зол и мне было плевать на последствия. Тогда мне хотелось только одного: чтобы она страдала.
— А сейчас?
— А сейчас я хочу, чтобы она успокоилась и была счастлива. Ее жажда не приведет ее ни к чему хорошему, и я говорю это не просто потому, что мне так кажется. Я знаю это, я об этом читал и слышал, — Виктор с сожалением отбросил цветок в сторону и присел на край фонтана. Он попытался представить себе, каким это место было раньше, но мысли о Тристане были сильнее.
— Это та причина, по которой ты хочешь сдаться мне добровольно? Разбитое сердце? — Иероним говорил так, словно сам в это не верил. Впрочем, скорее всего, пару часов назад он и не думал, что Виктор способен на такие чувства, и сейчас Чистильщику просто было странно говорить об этом.
— Причина, по которой я позволю тебе убить себя, в том, что я устал подчиняться судьбе, а убивать нас могут только Чистильщики. Только вам и некоторым из нас дано такое право, — Виктор запустил руку себе в волосы и прикрыл глаза, — Мне двадцать пять лет, Иероним, у меня впереди вся жизнь, но я уже
