— Каждая ведьма может сделать свой выбор, существовать ей дальше во грехе, или погибнуть… — пробормотал Иероним. Виктор видел, что Чистильщик говорит больше по привычке, не до конца осознавая смысл своих слов, но это не могло унять злость Виктора.
Даже если бы Иероним тут же стал просить прощения, раскаиваться в озвученном, нельзя вернуть назад слова, которые уже прозвучали. Это были именно те слова, которые первыми пришли Иерониму в голову, и теперь Виктору всю оставшуюся жизнь придется жить с осознанием того, что один из самых близких ему людей погиб ради человека, который даже не смог оценить эту жертву.
— Ты хотя бы осознаешь, что твоя жизнь — это ее жизнь? Что тебя спасла ведьма, и если уж ты все еще нас так сильно ненавидишь, то ты должен убить себя, а не его? — Виктор махнул рукой на Саймона.
— Я всего лишь защищал тебя, — огрызнулся Иероним. Виктор почувствовал, что злость захватывает его все больше, переполняя его, проникая в каждую его мысль.
— Ты защищал меня? Да лучше бы ты умер! Пенелопа могла бы защитить меня лучше, чем ты! — Виктор схватил Иеронима за воротник и прижал к стене.
— Так убей меня, Гадатель. В чем дело? — прохрипел Иероним. Виктор прочитал в его мыслях отчаяние и пустоту, но даже это не могло охладить его злобу.
— Теперь просто смерти тебе недостаточно. Я хочу, чтобы ты страдал, — Гадатель сделал шаг назад и сжал в руке Ловец, который Пенелопа отдала ему перед смертью. Решение пришло моментально, он сощурился и улыбнулся, и снова сделал шаг к Иерониму.
— Ты увидишь мир таким же, каким видим его мы. Станешь тем, кого ты так ненавидишь, — он надел на шею Иеронима Ловец и схватил Чистильщика за руки, чтобы тот не смог его снять, — Ты будешь Частью Колоды.
— Что ты… — начал Иероним и запнулся.
И он, и Виктор отлично понимали, что сила маяка отозвалась на зов Гадателя, и теперь с каждой секундой в крови альбиноса будет все больше и больше магии. Виктор со злобным удовлетворением ощущал, как привычная холодность Чистильщика исчезает и ей на смену приходит тепло новорожденной магии, едва ощутимое покалывание на кончиках пальцев.
Иерониму не было больно или плохо. Ему не было и хорошо, он не испытывал ничего, просто менялся. Оттолкнув Гадателя, бывший Чистильщик попытался сорвать с себя Ловец, но тут же выпустил его и подул на пальцы. Виктор ощутил легкое жжение — это была боль Иеронима, обжегшегося об амулет.
Альбинос скривился и схватил Виктора за шею, толкнув того к стене. Гадатель почувствовал, что у него перехватывает дыхание, что вот-вот его настигнет очередной приступ кашля и попытался оттолкнуть руку Иеронима.
— Отмени свое заклятие, или я убью и тебя, — прошипел бывший Чистильщик и ослабил хватку, чтобы Гадатель мог говорить.
Но Виктор в ответ лишь рассмеялся.
— Как я не могу отменить действия этого заклятия, так и ты больше не можешь убить меня. Ты больше не Чистильщик и тебе придется с этим жить.
Он понимал, что его слова жестоки, что альбинос и так рано или поздно осознает свою потерю и будет мучиться из-за Пенелопы, но не мог ничего с собой поделать. Гадателю хотелось сделать Иерониму как можно больнее, заставить всю жизнь вспоминать Пенелопу и благодарить ее за ту любовь, что она ему подарила.
— Ты просто… монстр, — выдохнул Иероним, пятясь к двери. Похоже, он не мог решить, должен ли он скрыться, или остаться и снова попытаться заставить Виктора все изменить.
— Может так. И сейчас я собираюсь уничтожить это место, — выдохнул Виктор, — Уходи отсюда, Иероним. Уходи, успокойся и не показывайся мне на глаза как можно дольше.
Виктор понимал, что сейчас Иероним воспримет его слова как приказ, уйдёт по собственной воле и только через некоторое время осознает, что произошло.
И снова попытается его найти.
Иероним действительно послушался его. Он просто развернулся и не торопясь вышел, оставляя за собой кровавые следы. Виктор долго смотрел ему в спину не в силах понять, когда от него уйдут его иступленная злость и отчаяние.
Он слышал, как к нему подошла Грейс, обняла его со спины, уткнувшись лицом между лопаток, и тихо произнесла:
— Теперь все наладится.
В ее словах было столько всего — и боль потери близких, и попытка внушить Виктору веру хоть во что-то.
— Посмотри на меня, — она разжала объятия, и, когда Виктор обернулся, коснулась ладонями его лица, — Мир не будет тебя осуждать. Я не буду тебя осуждать. Твой отец не будет тебя осуждать. Тебя все поймут.
— Я мог спасти ее, — ее лицо показалось Виктору мутным, размытым, и что происходит он понял, лишь когда Грейс коснулась пальцами его глаз и вытерла слезы, — Я мог ее остановить… — пробормотал он.
Виктору вдруг показалось, что весь мир взвалился ему на плечи, и стало все сложнее удерживать его. Упав на колени, он уткнулся лицом в живот Грейс и зарыдал не в силах больше сдерживаться. Он не мог открыть глаза и оглянуться, потому что вид мертвой Пенелопы разбивал ему сердце.
Грейс обнимала Виктора, гладила его волосы и молчала. Из всех людей мира она была единственной, кто нашел правильные слова, чтобы помочь ему, и теперь хранила тишину, больше не прерывая ее жалкими попытками успокоить Гадателя, а тот был благодарен ей за то, что она прижимала его к себе и не говорила ничего лишнего.
Виктор не знал, сколько они так простояли. Когда он немного успокоился, было уже темно. Они отнесли Пенелопу наверх и уложили в кровать, накрыв одеялом. Грейс причесала ее волосы, стерла кровь с лица, и напоследок поцеловала Медиума в лоб, словно благословляя ее сон.
Тело мистера Льюиса тоже перетащили на маяк. Грейс была против того, чтобы везти его обратно — это могло вызвать ненужные подозрения — и согласилась сжечь тело своего отца вместе с маяком. Виктор понимал, что эти решения стоят ей невероятных усилий над собой, но все же не стал пытаться ее переубедить, только помог ей усадить Оливера в кресло и дал попрощаться.
После они медленно спустились по лестнице, рука в руке, ни говоря не слова. Виктор открыл перед Грейс дверь и, дождавшись пока девушка выйдет, обернулся в дверях и прошептал:
— Я хочу, чтобы ты сгорел дотла. Чтобы от тебя не осталось и камня на камне.
Он сделал шаг через порог и замер, вглядываясь в помещение маяка. Только увидев, как по внутренним стенам побежали маленькие огоньки, как постепенно помещение охватывает пламя, он закрыл за собой дверь и догнал Грейс.
Они шли все дальше и дальше, никуда не торопясь, молча держась за руки. Им было о чем поговорить, но не сейчас.
Иероним уплыл на лодке Саймона, а та лодка, на которой они приплыли на остров, так и осталась у пристани, так что Виктор и Грейс использовали ее.
На другом берегу их уже ждал Артур. Он помог им выбраться из лодки и молча протянул сумку с чистой одеждой. Она не подходила ни Виктору, ни Грейс, но была лучше окровавленных лохмотьев, оставшихся на них.
Пока они ехали, Грейс рассказала Виктору, что было с ней после того, как он и Пенелопа поспешили на выручку Иерониму.
— Мне казалось, что я проваливаюсь в сон, и когда ты исчез, я как будто потеряла ориентир. Вокруг становилось все темнее и темнее, я больше не слышала твой голос и уже приготовилась, что мне снова придется бегать от облезлых псин и птиц, но… — Грейс запнулась. Она замерла, невидящим взглядом уставившись в противоположный угол повозки, и Виктору стало тревожно. Он вспомнил слова Учителя о
