этого пламени, несущего тепло и жизнь. Сам не понимая всего, я как носорог растолкав людей, сам влез в этот круг, бросив рядом снайперскую винтовку и протягивая руки к пламени.
Немного придя в себя, я поднял голову и встретился взглядом с Ненашевым, который так же сидел у костра, держа в руках маленькую живую и невредимую Таю, и как-то уж пристально смотрел на меня. Сквозь треск горящих веток, я услышал его негромкий голос.
— Сергей ты как?
— Терпимо, Паша.
— Лихо ты их там. Я аж загляделся.
— Ты, Паша, как сам? Идти сможешь?
Он кивнул головой и скривился.
— Попробую.
Растолкав бойцов, одного выставил в боевое охранение и еще одного отправил вперед на разведку, а сам стал готовить людей к дальнейшему движению. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы оторвать продрогших людей от живительного костра и опять погнать через лес в сторону близкой канонады.
Грустная картина — нас было больше сорока, а теперь шли двенадцать человек, замученных и подавленных недавней мастерски подстроенной немцами и предателем-проводником засадой. Мы так прошли больше полукилометра, когда трое людей стали сдавать и один из них был Ненашев, который все крепился и нес девочку, но надолго его не хватило, поэтому, не смотря на все возрастающую боль в ноге, я, закинув винтовку за спину, подхватил Таю. Но и тут не все пошло гладко, поэтому пришлось снова остановиться и потратить время на изготовление из подручных материалов импровизированных носилок.
К вечеру оказалось, что мы, кучка измученных и больных людей, умудрились незаметно для себя и для всех остальных пересечь линию фронта, углубиться на несколько километров и выйти на какую-то тыловую часть. Народ весьма спокойно занимался своими делами и некое подобие часового, обратило на нас внимание, когда мы прошкандыбали к огню под большим казаном с кипящей водой, в которой седоусый дядька вываривал бинты для санбата, поддевая их большой палкой и развешивая на растянутых между деревьями веревках.
Все, что было потом, я плохо помню: затуманенный ранением и переохлаждением мозг вяло фиксировал как набежали люди и сразу принялись оказывать помощь, как чуть позже подошедший пожилой дядька с небольшой бородкой и в белом халате, стал осматривать и сортировать нас.
Меня спрашивали имя, и я порывшись в карманах разгрузки, вытащил завернутые в полиэтилен документы на пехотного капитана Кречетова, а вот свои НКВД-шные бумаги я так и не нашел, скорее всего, их потерял в болоте, когда барахтался в ледяной воде. Меня вымыли, и, учитывая то, что налицо было явно выраженное загрязнение болотной водой, как и всех остальных прогнали через операционную, очищая раны. Ненашев опять потерял сознание и ночью, нас вместе с остальными раненными на пришедших машинах отправили куда-то дальше в тыл, и на следующее утро мы уже были на железнодорожной станции, где нас поместили в санитарный поезд. Мне больших трудов стоило увезти с собой все мое снаряжение, мотивируя, что это специальное оружие и обосноваться рядом со все еще находящимся без сознания Ненашевым. Я ожидал, что нас начнут конопатить на основании того, что окруженцы и были до этого неизвестно где, но подслушав разговор, понял, что немцы недавно бомбили станции, об этом говорили все еще дымящиеся развалины и отогнанные в тупик несколько обгоревших остовов теплушек и платформ с какой-то техникой. Те, кто занимался учетом, погибли и в санитарные поезда пихали всех, кого можно, лишь бы побыстрее вывезти из зоны возможного окружения побольше людей.
Один раз поезд обстрелял немецкий истребитель, видимо летчику было скучно и он начал охотиться не за самолетами противника, а просто походя полоснул длинной очередью по вагонам, на которых были нарисованы большие красные кресты. У нас никого не задело, а вот в соседнем убило двух раненных, основательно зацепило медсестру и разнесло автоклав.
Глава 9
Надсадно урча двигателем джип, переделанный для путешествий в зараженном и умирающем мире, подскакивая на кочках и часто притормаживая, чтоб объехать препятствия и наносы серого снега на некогда скоростной трассе, упрямо двигался в сторону Белогорска. Михаил Боков сквозь маску противогаза изредка косился на зажавших его по бокам на заднем сиденье двух боевиков-татар, которые, не смотря на природную болтливость, молчали всю дорогу, пристально осматривая в защищенных металлической сеткой окнах окружающий пейзаж на предмет возможных угроз. Ехали недолго и после тридцати минут монотонных скачек по кочкам и заносам съехали с некогда оживленной трассы Симферополь-Феодосия куда-то на север, проехали еще километров десять по второстепенной дороге и, заехали во двор большого с роскошью построенного коттеджа, автоматические ворота которого услужливо открылись перед машиной. После остановки в просторном гараже, охранники весьма грубо вытащили Бокова и потащили куда-то вниз, где в подвале была оборудована переходная камера. Там его, сорвав противогаз и уличный ОЗК, с рук на руки сдали другим охранникам, свежим, сытым, в новеньких натовских камуфляжах и разгрузках, с короткоствольными автоматами в руках, которые быстро и профессионально обыскали гостя, тщательно прощупывая швы и ища любые электронные приборы. Его проверили ручным металлодетектором и, решив, что работа выполнена, под конвоем проводили дальше по коридору, где передали уже другой паре охранников. Бокова вели по коридору, обитому пластиковыми панелями с плафонами светильников, освещающими бледным светом 'экономок' все вокруг. Михаил уже не крутил удивленно головой, как это было раньше, в первое посещение, и теперь весьма спокойно шел за вооруженными боевиками, которых по выправке, экипировке и дисциплине было весьма трудно спутать с местными. Тут явно чувствовались кадровые военные, и турецкое происхождение его новых знакомых не вызывало никакого сомнения. Они шли по длинному коридору, оставив за собой несколько постов контролирующих бронированные двери, а Михаил с тоской вспоминал свою довоенную жизнь и все пытался понять, как судьба извернулась и довела его до этого коридора и турецких военных в роли конвоиров…
Он был единственным ребенком в семье преподавателей высших учебных заведений. С детства привыкший ставить себя выше своих сверстников, тогда еще просто Миша, или Майкл, как он сам любил себя называть, тем не менее, не слишком афишировал свои высокомерные взгляды — перед глазами был вполне неприятный опыт, закончившийся разбитым носом. Поступив в институт, где преподавал отец, он уже с первого курса знал, что будет учиться на аспирантуре, но действительность и недавний развал Советского Союза преподнесли свои неприятные сюрпризы. Оскал капитализма сильно ударил по благосостоянию семьи, но отец, мужественно совмещая преподавательскую деятельность в институте и коммерческую деятельность, сумел обеспечить сыну и супруге вполне стабильные условия жизни. Во всяком случае, они не голодали и Михаил мог вполне свободно постигать физику и высшую математику, не сильно задумываясь о том, что будет есть завтра. Учеба давалась ему тяжело, как говорится, природа отдыхает на детях гениев, поэтому то, что его сокурсникам давалось легко, он воспринимал только путем долгой зубрежки и мучительных разборов. Благодаря авторитету отца и некоему доставшемуся от матери лоску, позволяющему всегда выглядеть на фоне сокурсников чисто и даже можно сказать интеллигентно, он с определенным напряжением наконец-то закончил, институт и поступил в аспирантуру, при этом параллельно устроившись на работу в компьютерную фирму простым продавцом. Поднабравшись опыта в элементарной установке операционных систем и переустановке драйверов принтеров, сканеров, звуковых карт частенько стал по вечерам втайне от работодателей халтурить, почувствовав при этом вкус денег. Примерно в то же время он женился на не очень красивой но при этом весьма спокойной и покладистой девочке из хорошей семьи, которая по его личному убеждению должна была безропотно кормить, обстирывать, растить его ребенка и восхвалять Бокова. Но прошло время и девочка, доведенная до ручки хамством, грубостью 'интеллигентного' супруга, который частенько стал прикладываться к спиртному, через несколько лет плюнула на все и уехала к родителям, забрав ребенка. Это был удар по его самолюбию. Он и так неадекватно реагировал на любую критику и попытки хоть как-то противоречить его 'великим замыслам и распоряжениям' от людей, которых он считал ниже себя по положению и статусу, а тут такой сюрприз от
