ВЧЕРА
Бильо уехала сегодня в пять часов вечера к себе на остров. Пятнадцатого августа[142] я поеду к ней. Надеюсь освободиться на один месяц. Мы вернемся вместе. Я не стал провожать ее в Пирей на корабль: она этого не захотела. Она не выносит прощальных слов и приветствий при встречах.
Однако привкус одиночества малого влечет за собой присутствие одиночества большого. После полудня я не выдержал и поехал в Пирей. Я бродил по набережной, по безликим улицам и снова у мола. Запахи странствий и ужасная жара. Сильный лунный свет, густая дымка среди снастей, грязное море. Зеленые и красные огни ухода в плавание. Корабль Бильо, должно быть, уже причалил: теперь она, возможно, спит. Я не жду от нее письма: даже писем она не выносит.
Возвращался я на электричке. Напротив, в печальном свете вагона сидела старуха с приставленным к уху медным рожком. Она то и дело настойчиво задавала вопросы своей молодой служанке, а та бросала ей ответы в эту воронку, наполненную ударами, словно старая кастрюля.
В парижской гостинице рядом со мной проживала глухая. Я никогда не видел ее, однако каждый день после обеда приходил ее зять и ругал ее, громко крича. Думаю, я и поменял место жительства из-за того, что ни разу не слышал голоса, который бы ему отвечал.
Стратис отложил перо и принялся опорожнять свои карманы. Вместе с ключами в руках у него оказалась и скомканная бумажка, которая привлекала внимание. Стратис прочел: «Среда, 1 августа, Семи братьев Маккавеев, полнолуние» и приписка его рукой — «Сфинга, Лала». Он надел пиджак, поспешно отправился к Сфинге и вскоре уже стучался к ней в дверь.
На столе были остатки закусок, куски льда и бутылка коньяка.
— Ты невыносим, — возмущенно сказала Сфинга. — Продержал нас здесь взаперти до сих пор при такой жаре.
— Сожалею, но раньше не получилось, — ответил Стратис.
Лала сидела на другом конце стола.
— Ничего, — сказала она.
Лицо Сфинги прояснилось:
— Если это говорит моя сестренка, значит, действительно ничего.
Слово «сестренка» напомнило Стратису голоса, услышанные в саду у Лалы в июне. Он посмотрел на нее. Вид у Лалы был такой, словно удушливая атмосфера комнаты не касалась ее.
— Выпей за ее здоровье, — сказала Сфинга. — Сегодня мы отмечаем новое платье.
Она подошла к Лале и взяла ее за руку. Лала нехотя поднялась.
— Посмотри на нее!
Быстрыми движениями пальцев Сфинга поправила платье. Оно было шафранного цвета, узкое в талии, спускалось множеством складок к лодыжкам, рельефно подчеркивая тело, и завершалось на плечах тонкой, как нитка, бретелью. Руки были обнажены. Вверху над правым локтем был широкий золотой браслет с красными камнями.
— Прекрасно, — сказал Стратис. — С обновой!
Он выпил до дна, но Сфинга тут же снова наполнила стаканы.
— С обновой! — сказала она. — Выпьем три раза за здоровье моей сестренки.
Они выпили. Возбуждение Сфинги все возрастало.
— Ты должен поздравить меня, Стратис, — сказала она. — Обрати внимание, как оно живописно подчеркивает изгибы. Не только прекрасную грудь, но и бедра. Посмотри! Посмотри! С какой легкостью оно держится. Кажется, стоит ей вздохнуть, и она сразу же предстанет во всей своей наготе. Божественный дар!
Лицо Лалы помрачнело. Сфинга стала заикаться.
— Должно быть, вы выпили уже достаточно, — сказал Стратис.
— Да, — сказала Сфинга, разразившись внезапно прерывистым смехом. — Мы пили и беседовали о воздержании.
— О чьем воздержании? — спросил Стратис.
— Уже поздно, мне нужно идти, — сказала Лала.
Сфинга вскочила:
— Идти? Куда?
— Добираться до Кефисии довольно долго.
Сфинга осушила еще один стакан. «А я-то думал, что эта женщина не пьет», — подумал Стратис.
— Вот и имей после этого дело с придурковатыми. Пропал вечер, — сказала Сфинга и села, размеренно покачивая головой. — Лала, Лала, Лала! Неужели ты можешь поступать со мной так?! Это платье я полюбила… Я столько дней мечтала увидеть его среди высоких колонн, при свете луны, а ты…
— Я не хотела огорчать тебя, — ответила Лала. — Думаю, что после всего, что было сказано между нами, ты поняла, что я немногого стою.
— Жаль, что я опоздал, — сказал Стратис.
— Мы говорили о моем воздержании, — сказала Лала.
Казалось, будто Сфинга хотела воспрепятствовать ей говорить дальше.
— Лала, Лала! — снова изрекла она.
— Прекрати эти воззвания, — сказал Стратис. — Ты напоминаешь муэдзина на минарете.
Лала засмеялась.
— Хорошо, что сестренка смеется, — сказала Сфинга.
— Пойдем, а то Акрополь закроют, — сказал Стратис.
— Минуточку. Пойду возьму свои вещи, — сказала Лала.
Едва она вышла, Сфинга тут же опустила руки на плечи Стратису.
— Послушай, — сказала она, учащенно дыша. — Она готова пасть в твои объятия. Я это знаю. Возьми ее сейчас, здесь. Я не помешаю — выйду в соседнюю комнату. Одно малейшее движение, и платье слетит… Слетит тут же… Возьми ее, возьми.
Стратис смотрел на нее, в отчаянии ища выход.
— Я предпочел бы тебя, — сказал он.
— Меня?
— Да, если ты только оставишь в покое несчастную девушку.
Сфинга закусила губу, словно ее ударили. Взгляд ее растерянно блуждал повсюду, пока не остановился на бутылке. Она наполнила стакан, осушила его и крикнула:
— Сестренка! Пошли, сестренка! А то Акрополь закроют!
