— Дядя Андрей, я знаю, где белый камень лежит.
— За тридевять земель?
— Нет, в двух шагах. На краю скотного двора.
— Это где ж там?
— А помните, где колодец копали?
— То без меня, наверно, лет пять назад, — махнул рукой председатель колхоза.
— Вот-вот. А почему рыть тогда бросили?
Председатель пытливо взглянул на Потапочку.
— Да, почему?
— А потому, что землекопы каменную залежь встретили. И забросили яму.
— А ну, пошли на место.
Встречные колхозники наблюдали на закате небывалую картину. По деревне, размахивая руками, шагал их рослый, дюжий, в общем-то строговатый председатель, а за ним вприпрыжку бежали вездесущие, неугомонные мальчишки.
Все остановились возле полуобвалившейся ямы.
— Принесите-ка мне, ребятки, пешню, — попросил Андрей Никитич.
Он спрыгнул на дно ямы и, расчистив землю, ударил пешней в каменную твердь. Повозившись, выворотил несколько булыжин, подал их наверх и поднялся сам.
— Самый натуральный бутовый камень, — сказал он, с интересом разглядывая долгожданную находку. — Ну, Потапочка… Потаи Алексеевич, благодарность тебе от всего нашего артельного хозяйства!
Босой Потапочка, смущенный похвалой председателя, неловко переступал с ноги на ногу.
— Его в новый клуб на фильмы бесплатно будут пускать? — спросил Петька.
— А что ж, посмотрим…
Возвращались домой снова все вместе. Андрей Никитич все присматривался к Потапочке.
— Ты в какой класс нынче пойдешь?
— В шестой.
— Кончай скорее, таких мозговитых нам много надобно в колхозе.
Он был худ и мал, словом — незаметный Потапочка. Но уважение председателя ставило его сейчас выше всех его сверстников.
На страдной зорьке
Николка поднялся ранним утром, едва заря лишь подсветила на востоке край темно-бурого неба. Осторожно выбрался из-под тяжелого брезента. В поле было пустынно и тихо. Чуть поодаль, словно в утренней дреме, стоял комбайн «СК-4».
Николка подошел к краю оврага, силясь вернуть в памяти думу, которая так долго вчера вечером не давала ему ни сна, ни покоя. Небольшой, но мозолистой ладонью нежно, будто гладит свою малолетнюю сестренку, провел по зеленой листве молоденького орешника. Куст отдал Николке обильную росу. Он приложил влажную руку к лицу: это его освежило…
— Слышь, папа, пора, — сказал Николка, потянув с отца брезент. — Уж заря занялась…
— Эк, ты какой торопыга, — дружелюбно проворчал отец. — Птицы и те еще не поют.
— Нам птицам не подпевать, — рассудительно произнес Николка. — Урожай на корню поспел.
Отец поднялся во весь рост, затрещал суставами. Был он высок, широкоплеч, русоволос. Рядом с маленьким Николкой отец выглядел в предутренних сумерках сказочным гигантом.
— Темень, и хлеба еще от росы волглые, — сказал отец, сполоснув лицо. — Но разбудил правильно. Займемся пока подготовкой.
Они двинулись по стерне к комбайну. Не сговариваясь, достали ветошь, инструмент, тавотный шприц. Стали любовно обхаживать комбайн.
Отец искоса посматривал на сына. Вот у него бравый помощничек. Тринадцать лет пареньку, а он уже вторую уборочную страду катает с отцом на «СК-4». Видимо, по стопам родителя пойдет. Что ж, и ладно. Хлебороб на земле главная фигура, ему почет и уважение от народа…
Когда отец с сыном подготовили уборочную машину к жатве, восток жарко запламенел зарею. Наспех стали завтракать.
Только через полчаса можно будет начать косовицу, после того, как ветер обдует на ржице росу.
Между прочим, отец всем своим видом выражал беспокойство. Вчера на этом поле они так и не успели закончить уборку ржи — осталось каких-то два-три гектара. И все из-за машин, которые всегда запаздывали к полному бункеру зерна.
Николка словно угадал мысли отца-комбайнера, сказал примирительно:
— Ты не горюй, папка, мы сейчас уйдем отсюда.
— А здесь кто дожнет? — спросил отец.
— Девчата серпами. Чего нам технику зря по ладошке гонять.
— А мы куда?
— На четвертое поле махнем!
— А председатель? Он те махнет!
— Так ведь выгода, папка! — воскликнул Николка. — Чистая выгода! Разве председатель против пойдет?
Отец внимательно посмотрел на сына. Перебивать не стал. Он знал, что Николка все уже продумал и взвесил, его следует выслушать до конца.
— Ты что-нибудь о групповом методе читал? — спросил со смешинкой Никрлка.
— Да газетки-то почитываю тоже, — усмехнулся отец.
— Так вот на четвертом поле мы спаримся с агрегатом Ивана Смирнова. Нам хватит одной зерновозочной машины. И даже одного помощника на оба комбайна… — горячо говорил Николка. — Вот сейчас, пока рожь обдувает, мы и погоним на четвертое!
Отец снова возразил:
— Что и говорить, выгода полнейшая… А председатель все-таки усечет. Самоуправство, скажет.
— Все мы тут хозяева, на равной ноге, — солидно произнес Николка и мигом вскочил на ноги. — Трогаем!
— Эх, будь что будет! — поднялся и отец.
…Рокочет комбайн, прыгает по ухабистой дороге. Косится на Николку отец и диву дается: здорово придумал сынок! Откуда только у него это берется? Должно быть, читает много. Да по теории-то он, Николка, пожалуй, забьет его, передового комбайнера своего колхоза и района.
А на востоке выпирает из-за горизонта огненно-малиновый шар солнца и ветерок озорной струится по нивам. Красному, погожему быть дню! Словно по заказу!
Еще издали приметили механизаторы: стоит председательский газик возле комбайна Ивана Смирнова. А когда стали подкатывать ближе, вышел вперед председатель, ноги расставил циркулем, руки упер в бока. Все знали эту председательскую привычку: либо разноса ожидай, либо доброе слово скажет.
— Держись, Николка! — крикнул на ухо сыну отец.
Он выключил мотор, посмотрел на председателя сверху вниз невинными глазами. А тот шагнул к комбайну, спросил вроде бы сурово:
— Кто велел на четвертое поле, Трофимыч?
— Сердце подсказало, Василий Петрович.
Только несколько мгновений молчал председатель, затем сказал одобрительно:
— Умное у тебя сердце, друг! Выводи машину вперед, группу комбайнов ты поведешь.
— Уж тогда не я, а мой Николка, — засмеявшись, сказал отец. — Это вся задумка его.
