— По очень важному делу.
— Тогда мои уши для вас открыты.
Саня и Сержик, перебивая друг друга, рассказали безногому фронтовику о боевом дневнике. Дядя Миша слушал молча. Видно, задумка ребят отыскать хозяина блокнота затронула и его солдатскую душу, разбудила в нем воспоминания о давнем, пережитом.
— Не воевал я около Ржева, ребятки, — задумчиво произнес дядя Миша. — И друзей у меня нет таких среди нашего фронтового братства. Сам-то я летом сорок второго на Дону огненные версты мерял. Поспрошаю я своих друзей-товарищей, авось, кто и знает вашего ржевца…
Дядя Миша помолчал, примял на земле искрящийся окурок сигареты и продолжил:
А дело у вас в руках доброе. И конечно, блокнот этот попал в бумажную рухлядь случайно. Не выкинет солдат фронтовые записки в мусорную яму, это для него все равно что память о войне из головы обронить. Ищите человека!.. И расскажу я вам по этому вашему поводу малость схожую историю… Когда осенью сорок третьего форсировали мы Днепр, страшно озлились на нас фашисты. Весь плацдарм перепахали бомбами и снарядами, потом танки пустили. Был у нас в роте бронебойщик Петро Климов, запевала и весельчак. Тоже толстую тетрадь с собой таскал, стихи и песни в нее заносил. Очень дорожил он этой тетрадью… В том бою жарко и маятно нам пришлось. И на моих глазах погиб Петро Климов. Когда танки на нас двинулись, выполз он вперед и укрылся в небольшом окопчике. Поджег Петро сначала один танк, потом другой, а третий прошел по его окопчику и развернулся — взрыл, значится, землю гусеницами и заживо завалил нашего весельчака… В той схватке мы не только выстояли, но и вскоре в контратаку пошли под прикрытием «катюш». Мало нас Осталось в живых, а на погибших мы похоронки по адресам разослали, в том числе и на Климова горькую весточку домой отправили. M-да… Я был тогда пулеметчиком, вторым номером у меня — Загоруйко Семен. Вот этот Семен и взял из осиротевшего вещьмешка, который в землянке оставался, климовскую тетрадь: в ней стихов записано— тьма. Все носил ее Семен с собой, домой Климову тоже собирался послать. Однако не довелось нам со вторым номером войну закончить благополучно. В Молдавии уже хлопнулась возле пулемета фашистская мина, и попали мы с Семеном в полевой госпиталь — я без ноги, а он с осколочным ранением в груди. Прилежно лечили нас врачи, поправлялись мы быстро. Однажды приехал в госпиталь генерал ордена нам вручать и отдал ему Семен Загоруйко климовскую тетрадь. Полистал ее генерал и говорит: «Это клад солдатской мудрости и творчества, нужно кое-что из этого в память храброго бойца в печати опубликовать…» С тем и уехал… А через неделю смотрим — в армейской газете стихи и подпись под ними П. Климов. Обрадовались мы этой памяти о бесстрашном товарище. Рассказывалось тут же, что наш Климов сам сочинял эти стишки — вот ведь как, а нам и не говорил. А еще через две недели второе чудо из чудес: получаем с Семеном как-то поутру письмецо, а оно от самого Петра Климова! Живехонек он! Что тут с нами было, мать моя родная!… Оказывается, выжил и не задохнулся в той окопной могиле человек и продолжает долбать гитлеровцев из своего противотанкового ружьеца. Только после госпиталя попал он в другой стрелковый корпус и объявился перед нами, когда прочитал свои стихи в армейской газете. Вот!
Дядя Миша постучал по земле палкой и сказал:
— Я это вам к чему все поведал? Солдатская судьба — она что зигзаг. Иной раз думаешь, крышка тебе, но, глянь, увернулся от смерти, перехитрил костлявую. Ваш ржевский боец тоже, должно, жив-здоров, если его блокнот у вас в руках. И приятно ему станет, когда вы его найдете и потерянный дневничок вручите. Да еще самолично!.. Будем искать боевого товарища! Ну, а теперь пора и на боковую…
Ребята возвращались домой притихшие. Всех роднила одна сокровенная дума о ржевском солдате. Каждый мысленно клялся во что бы то ни стало найти неизвестного солдата, узнать о дальнейшей его судьбе.
5. Суд праведный
Наутро у ручья переполох: ночью кто-то похитил из штабеля несколько столбов. Ребята замитинговали.
— Чья совесть нечиста?! — кричал, надрываясь, Витек.
— Это какая-то тетка уперла, — сообщил Быр-быр. — Глядите на отпечатки ног.
И верно: от штабеля вверх по ручью вели отчетливые рубчатые следы женских сапожек. Там, где похитительница выходила по траве на тропинку в крайний переулок, сбита роса. Дальше на тропинке след терялся. Тут уже похитительницу не найти, хоть вызывай розыскную собаку. Здесь народу прошло с ночи тьма-тьмущая.
— Хорошо, что у нас запас древесины, — сказал Сержик. — А то бы опять добывай столбы.
— И остальные завтра пропадут, — заметила Ирисочка. — Если не наладим дежурство.
— Дело Ирка предлагает, — подхватил Тимофей Иванович. — Установим ночной пост.
Ребята возмущенно загомонили. Кому охота ночью бодрствовать в темном сыром овраге?
Тимофей Иванович поднял руку:
— Хватит кричать! Решено: на время строительства назначим охрану. Ночь поделим на два человека. С десяти вечера дежурит один, с часу до четырех — другой. А там уж светло, не каждый рискнет красть.
— Правильно! — одобрительно произнес Сержик.
— Кто первым хочет дежурить? — спросил Тимофей Иванович. — Добровольцы есть?
— Жребий надо бросить!
Ехидно посматривая в сторону Ирисочки и Сержика, Сапун сказал:
— Зачем жребий? Первое дежурство доверим тем, кто подал эту мысль. Не так ли?
Заовражные мальчишки прыснули. Они знали, что Сапун недоволен тем, что Ирисочка и Сержик подружились, и думали, что Сапун будет лезть в драку. Но Сапуна словно подменили. Вот и сейчас, силясь уязвить соперника, Сапун выдвинул мстительное предложение.
Но Сержик сделал вид, что не заметил издевки.
— Ладно, первое ночное дежурство мы делим с Ирой, — согласился он. — Она будет дежурить до часу, а я буду до четырех.
— Так и запишем, — объявил Тимофей Иванович. — А теперь глядите сюда…
Он разложил на траве чертеж величиной с газетную страницу, стал объяснять свой проект… Запруда своими краями должна упираться в обрывистые склоны размытого ручьем оврага. Для столбов по всей ширине русла нужно сделать в грунте более двадцати углублений. Конечно, рыть ямы будет трудно — глинистая земля густо перемешана с гравием, зато плотина встанет на прочной основе…
— Ребята! — послышался вдруг рядом растерянный и слезливый голос Сани-рыжего, только что прибежавшего из дома. — К нам в сарай залезли, голубей унесли.
Мальчишки и девчонки окружили огорченного, расстроенного Саню. Тот от волнения говорил несвязно, быстро, глотая слова. Только после долгих расспросов все поняли, о чем идет речь. Кто-то выломал в сарае две доски и похитил «гри-вушков».
— Кто это посмел сделать? — бушевал Степка, обращаясь к Сапуну.
— В таких случаях расписки не оставляют, — насмешливо заметил Сапун.
— А где у нас, между прочим, Лавря? — поинтересовался Сержик.
— Не был он здесь нынче…
Сапун недобро прищурился:
— На Лаврю валишь?
— Просто спрашиваю, почему на работу не вышел.
— Да нет, ты его подозреваешь, — стал придираться к Сержику Сапун. — Если он чесал языком, стало быть, и унес?
— А что? Мог, — спокойно сказал Сержик. — «Гривушки» ему очень нравились.
— А если ты лжешь?
— Пошли к Лавре! — решительно произнес Степка. — Шею намоем, коль найдем у него голубей.
— Куда пошли, а запруда? — поднял голос Тимофей Иванович.
