начал краснеть. Он стал похож на прозрачный стакан, который наполняют томатным соком. Яркая краска, начиная со щек, медленно заливала его лицо и лоб. Ярость настолько переполняла Ларри, что он, казалось, вот–вот взорвется прямо на месте. Мы еще какое–то время просто сидели в молчании, потому что он не мог больше ничего произнести. Потом договорились о следующей встрече несколько дней спустя. Я предложил ему одно простое задание: «Ларри, просто дай себе почувствовать свой гнев на мать, и, когда к тебе будут приходить мысли, записывай их».
Когда Ларри вернулся, он рассказал, что три дня были целиком наполнены гневом. Насколько он мог вспомнить, вся картина стала для него яснее. Всю жизнь его мать использовала близость, любовь, покровительство и привязанность, чтобы полностью владеть им и получать все, что ей хотелось. Хотя Ларри был крайне разгневан, он был в то же время настолько взволнован своими открытиями, что не смог удержаться, чтобы тут же не рассказать о них как можно быстрее. «Я просто не могу объяснить, что со мной происходит. Но теперь я могу простить свою мать и отпустить ее.
Потом он рассказал мне, что ходил в ресторан и встретил там девушку, с которой был знаком, но никогда прежде не замечал ее. Его лицо оживилось. «Я говорил с ней и радовался. Она меня привлекала. У нее было прекрасное лицо, а когда я разглядел ее фигуру, то почувствовал настоящее возбуждение. Прежде я боялся, что женщины будут манипулировать и управлять мной, и они мне не нравились. Теперь я чувствую в себе свободу восхищаться ими и радоваться им».
Тут уже я взволновался: «Ларри, как ты думаешь, ты мог бы назначить ей свидание?»
Но Ларри опередил меня. Он засмеялся: «Доктор, да я уже назначил. Мы встречаемся завтра вечером!»
Потом наступило время молитвы, которой были омыты раны и сметена ненависть. Затем последовал этап перестройки отношений и установок, однако происшедшие в Ларри перемены были так разительны, что вся остальная работа шла очень легко. Меньше чем через два года он познакомился с замечательной женщиной–христианкой и женился на ней. Они вместе служат Господу, занимаясь очень нужной работой. Ларри иногда пишет мне и в каждом своем письме снова и снова говорит, что он полностью исцелился и что он счастлив в своей супружеской жизни.
Я бы хотел, чтобы вся моя работа с людьми, борющимися со своими гомосексуальными наклонностями, была бы столь же эффективной и простой. Но, конечно же, дело обстоит совсем не так. Некоторые из этих случаев — самые трудные из всего, с чем мне доводилось встречаться. Требовалось много часов терапевтической работы, исцеления и помощи христианских групп поддержки, прежде чем начинали происходить подлинные перемены.
Я рассказал об истории Ларри, чтобы еще раз подчеркнуть основную мысль этой главы:
• Предательство любви. Бренда подолгу консультировалась у меня по поводу множества глубоких травм, вызванных жизнью в родительской семье. К числу этих травм относились и побои жестокой матери Бренды, из–за которых Бренду однажды даже пришлось отправить в больницу, и попытки ее отца изнасиловать собственную дочь–первоклассницу. Завершив подготовительную работу, мы приступили к длительному этапу молитвы об исцелении этих и других причинявших острую боль воспоминаний. До тех пор Бреда довольно подробно описывала физические страдания, которые ей довелось пережить. Особенно болезненными для нее были сексуальные домогательства, ведь она была такой маленькой девочкой. Она рассказывала об этих переживаниях много раз — казалось, именно в этом и состоит суть проблемы. Но во время молитвы ее голос становился громче, и она сквозь рыдания почти выкрикивала: «Ох, мама и папа, как же вы могли так поступить со мной! Ведь я так любила вас и сейчас люблю». Физическая боль оказалась не самой сильной; больнее всего было то, что ее предали любимые люди.
Венджи, молодая мама, обратилась за помощью по поводу различных проблем в ее интимных отношениях с мужем. Она была у психиатра (не христианина), который, выслушав ее историю, стал убеждать ее, что девочкой она была изнасилована. Венджи отрицала это. Психиатр объяснял ей, как разум может блокировать воспоминания, которые слишком больно выносить. Тем не менее Венджи не согласилась и пришла ко мне со словами: «Я должна услышать об этом от консультанта–христианина, прежде чем поверю в такое». Я уверил ее, что такое вполне возможно, и показал ей свои записи на эту тему. Мы с ней подробно изучили случай с подавленными воспоминаниями об убийстве, о котором рассказывалось в главе 3 этой книги. Выслушав ее историю, я согласился с выводами психиатра. На самом деле я пошел дальше, поскольку почувствовал, что Венджи не только
Интересно то, что сохранилось в ее памяти. В двух случаях она смогла начать вспоминать что–то, но ее воспоминания останавливались на некоем рубеже. В этой истории участвовал ее престарелый дядя Артур, к которому она относилась с нежной любовью. Отверженная и почти совсем брошенная собственными родителями, она чувствовала, что дядюшка был единственным человеком, который действительно любил ее и заботился о ней. Они были хорошими друзьями, и Венджи вспоминала, как много замечательных вещей они делали вместе. Но на лазурном небе ее воспоминаний было два темных облака. В одном случае ей вспоминалась ее спальня на втором этаже, которую она могла описать во всех подробностях: обои на стенах, обстановку, своих кукол. И она вспомнила одну ночь, когда дядюшка Артур пришел к ней в спальню и… Сколько бы раз Венджи ни начинала говорить об этом, она приходила в ужасное волнение и возбуждение, но больше не могла ничего припомнить. Другой образ, живо всплывавший у нее в памяти: они вместе с дядей шли собирать ежевику, как часто это делали. Венджи подробно описывала место, деревья, дорогу домой с корзинками, полными ягод. Но потом ее лицо темнело, и, пытаясь продолжать, она снова и снова переживала такое же сильное потрясение, как и в первом случае. Она вспоминала, как бежала с полными корзинками… а затем снова возникал пробел.
Внимательно выслушав и осторожно расспросив ее, я сделал то, что редко делаю. Я рассказал Венджи, чем — я это чувствовал наверняка, — очевидно, завершился каждый из этих случаев. Я попросил ее пойти домой и постараться в течение нескольких часов буквально заставить себя вспомнить то, что отказывалась восстанавливать ее память. На следующий день она должна была вернуться ко мне и рассказать «оставшуюся часть» каждой истории. Венджи протестовала, но в конце концов согласилась. По ее словам, она поняла, что вот–вот утратит и свое здравомыслие, и свою семью, если это ее внутреннее смятение не разрешится.
На следующее утро она возвратилась взволнованная. Ей действительно пришлось напрячь свой разум, чтобы соединить вместе начало и конец каждой из ее историй, и это оказалось едва ли не больше, чем она могла вынести. Медленно, очень медленно она в подробностях рассказывала о сексуальных забавах с ней ее дяди Артура. Во время молитвы она буквально заново прожила эти ранившие ее происшествия. Это было очень болезненно. Но действительная проблема лежала еще глубже. Когда с помощью Господа Венджи вернулась в своих воспоминаниях в детство, она, всхлипывая от рыданий, произнесла голосом маленькой девочки:
Подлинной травмой было предательство любви и доверия. После всех разочарований и того отвержения, что Венджи пришлось испытать от своих родителей, она наконец–то сумела кого–то полюбить и кому–то поверить.
