созданиями без языка. Это положение кажется мне очень неправдоподобным. Язык
может быть необходим на некотором уровне так или иначе, но состояние боли более
примитивны и не имеют ничего общего с языком.
Второй и более легкий для понимания путь соединения языка и существования боли
состоит в том, что мы не всегда говорим, что испытываем боль. Однако, этот аргумент
также неудачен. Как указала Джейн Гудалл в своем исследовании шимпанзе «В тени
человека», — выражения чувств и эмоций языком не столь важны. Мы часто
обращаемся к нелигвистическим способам общения типа рукопожатия, объятий,
поцелуев и так далее. Основные сигналы, которые мы используем, чтобы передать
боль, страх, гнев, любовь, радость, удивление, половое возбуждение и много других
эмоциональных состояний, не принадлежат только нашему виду.
Чарльз Дарвин предпринял обширное исследование этого вопроса в книге «Выражение
эмоций у человека и животных», где обращает внимание на бесчисленные
нелингвистические способы выражения. Просто сказать «я испытываю боль» может
быть недостаточным для заключения, что сказавший ее испытывает, потому что люди
часто лгут. Даже если имелись более сильные основания для отказа приписать боль
тем, кто не имеет языка, это не повлияет на наши выводы. Младенцы и маленькие дети
не способны использовать язык. И поэтому надо отрицать, что ребенок может
страдать? Если он может страдать, то язык тут ни при чем. Конечно, большинство
родителей понимает реакции своих детей лучше, чем реакции животных, но это лишь
подтверждает, что мы больше знаем свой вид, чем животных. Те, кто изучили
поведение других животных, и те, кто имеют домашних животных, очень быстро
становятся способными понимать их реакции, порой даже лучше, чем реакции ребенка.
В случае шимпанзе Джейн Гудалл, которых она наблюдала — один из примеров этого,
хотя это качество может проявиться и у тех, кто наблюдает вид, менее связанный с
нашим собственным. Два среди многих возможных примеров — наблюдения Конрадом
Лоренсом гусей и галок и изучение поведения рыб Тинбергеном. Также, как мы можем
понимать поведение ребенка в свете взрослого поведения человека, мы можем
понимать поведение другой разновидности в свете нашего собственного поведения, и
иногда мы можем понимать наше собственное поведение лучше в свете поведения
другой разновидности.
Поэтому можно заключить: нет причин, научных или философских, отрицать чувство
боли у животных. Если мы не сомневаемся, что другие люди чувствуют боль, мы не
должны сомневаться, что другие животные тоже ее чувствуют.
Животные могут чувствовать боль. Как мы заметили ранее, нет никакого морального
оправдания причинения боли животным. Но как выразить это в терминологии? Чтобы
предотвратить недоразумения, я разъясню, что под этим подразумеваю. Если я ударю
лошадь по крупу, лошадь, возможно, почувствует небольшую боль. Ее кожа достаточно
толстая и защищает ее от таких ударов. Если я хлопну ребенка таким же образом, он
будет плакать и, возможно, почувствует боль, поскольку его кожа более чувствительна.
Так что хуже ударить ребенка, чем лошадь, если оба удара равны по силе. Но есть и
создания, которым такой удар причинит боли больше, чем ребенку. Поэтому, если мы
считаем, что нельзя причинить боль ребенку, то почему считаем возможным причинять
боль другим существам? И не отрицательный результат тут причина.
Имеются другие различия между людьми и животными, которые порождают иные
сложности. Нормальные взрослые люди имеют умственные способности, которые в
некоторых обстоятельствах увеличивают силу страдания в сравнении с животными в
тех же самых обстоятельствах. Если, например, мы решили совершить чрезвычайно
болезненные или смертельные научные эксперименты на нормальных взрослых людях,
используя общественные парки для этой цели, каждый совершеннолетний, вошедший в
