имеет много трудностей и помех. Первым и наиболее очевидным является факт, что
эксплуатируемые группы не могут сами организовать протест против несправедливого
режима (хотя они могут и делают протесты в соответствии с их индивидуальными
способностями). Мы же должны говорить от имени тех, кто говорить не может и не в
состоянии сам высказать свое мнение. Вы можете оценить, насколько серьезна эта
трудность, задав себе вопрос, как долго чернокожие должны были ждать равных прав,
если бы они сами не были в состоянии подняться и потребовать их. Чем меньше могут
группы подняться и организоваться против притеснителей, тем более легко их
притеснять.
Еще более важно, что имеется некоторое количество людей, способных видеть и
связывать угнетение животных с какой-либо выгодой для себя, скажем, например, как
белые северяне бесконечно дебатировали сущность института рабства в Южных
штатах. Людям, которые каждый день едят куски мяса зарезанных живых существ
(нечеловеческой природы), трудно поверить, что они поступают дурно. И им также
трудно представить, что они могли бы есть что-то другое. В этом смысле каждый, кто
ест мясо, уже представляется сторонником заинтересованной партии. Они извлекают
пользу (или, по крайней мере, им кажется, что они извлекают пользу) от нынешнего
нерассмотрения интересов животных. Привести более убедительный аргумент трудно.
Сколько южных рабовладельцев были убеждены аргументами, используемыми
северными аболиционистами, и согласились бы почти со всеми из нас сегодня?
Некоторое количество, но не много. Я могу и прошу вас отложить прочь вашу
заинтересованность в мясной пище, когда вы будете рассматривать аргументы этой
книги, но знаю из моего собственного опыта, что почему-то самым лучшим и самым
легким в мире считается — ничего не делать. Позади наших коротких желаний съесть
мясо, в каждом отдельном случае лежат долгие годы привычки пребывания в
мясоедной среде, которая и обуславливает нашу сегодняшнюю позицию по отношению
к животным.
Сила привычки — вот последний барьер на пути движения Освобождение животных.
Не только привычная диета, но также привычка думать и говорить, должны быть
критически пересмотрены и изменены.
К разряду предвзятого мнения можно отнести точку зрения, что проблема остается
тривиальной, пока время не проэкзаменует степень ее значения. Хотя с учетом более
основательной проработки проблемы, эта книга имеет дело только с двумя из многих
областей, в которых человечество находит причины причинять страдания другим
животным. Я не думаю, что кто-либо, кто прочтет эту книгу до конца, будет опять
думать, что только те проблемы достойны уделения им времени и энергии, которые
являются проблемами масштабов всего человечества.
Привычке к мыслям, приводящих нас к пренебрежению интересами животных, должен
быть брошен вызов так, как он был брошен на последующих страницах книги. Этот
вызов должен быть выражен на языке, которому в данном случае случилось быть
английским. Английский язык, также как и другие языки, отражает предубеждения его
пользователей. Поэтому автор, желающий покончить с таким предвзятым отношением,
должен определиться в выборе своих обязанностей: или он пользуется языком,
усиленным как раз теми предрассудками, с которыми он решил бороться, или он
терпит неудачу в установлении контакта со слушателями. Эта книга всегда считала
более сильной позицию в избрании первого из двух названных путей. Мы обычно
пользуемся словом «животное» в значении «животные иные, чем человеческое
существо». Такое употребление тут же отделяет человека от остальных животных,
подразумевая, что мы не считаем себя животными, однако каждый, кто получил
