подчеркнутой вежливостью. — Вы зачем так обтянулись?
— Девушке идет, — объяснил за Елену Петр.
— Не в том дело, что идет, — не согласился Притулов. — Она для мужчин так обтянулась. Чтобы они ее хотели! Не так?
— Я просто хочу нравиться, это нормально, — ответила Елена.
— Вот! — Притулов кивнул, будто услышал подтверждение чему-то. — Нравиться она хочет. Кому?
— Себе в первую очередь.
— Неужели? А другим нет?
— Ну, и другим. Что в этом такого? — не понимала Елена.
— А зачем? — с улыбкой спросил Притулов.
Елена пожала плечами:
— Ну, чтобы хорошо себя чувствовать. Ценить себя. И чтобы другие ценили.
— Нет! — опроверг Притулов. — Не для этого! А для того, что ты всем показываешь, что готова отдаться любому! Почему бы тебе так для мужа не одеться? Где-нибудь, где только он тебя видит? А?
— А если у девушки мужа нет? — возразил Петр.
— Тогда и нечего! Нет, не для мужа ты так одеваешься, не для жениха, ты мечтаешь, чтобы тебя все вокруг хотели! Женщина — сумасшедшее существо! — поделился Притулов сокровенным. — Вот ты выходишь на улицу, вся вот такая обтянутая, тебе кажется, что ты хочешь мужчинам нравится — будущему жениху, будущему мужу, а на самом деле ты вредишь каждому! Идет мальчик, школьник, так? Ему, может, лет восемь, так? Он еще в этом ничего не понимает, только догадывается. Ему нужно нормальное развитие — играть с девочками, дружить! А тут идешь ты. И все у тебя наружу! И это для мальчика — травма, разве нет?
— Чушь какая-то, — сказала Елена. — Я должна о детях, что ли, думать?
— А о ком же? Вы же осатанели все! У вас в витринах голые девушки висят, вы сами ходите голые фактически! Это разве не провокация! Да любой маньяком станет! И не думайте, это всех касается! — Притулов, отстав от Елены, пошел по проходу. — Вот вы, женщина в возрасте, — сказал он Любови Яковлевне, — вы зачем эту прозрачную кофточку напялили? А?
— Не такая она прозрачная, — отговорилась Любовь Яковлевна. — И жарко же.
— Не жарко! — отверг Притулов. — Для мужчин ты так одеваешься, хотя у тебя уже дочь взрослая! Она ведь дочь тебе? Почему, кстати, у дочки вырез почти до пупа? А? — Он указал пальцем на Арину, блузка которой действительно имела вырез, но не такой уж и глубокий. Арина отшатнулась:
— Чего вы? Не надо!
— Шею свою показываешь? — обличал Притулов. — Кому? На грудь намекаешь? Чтобы заглядывали? Не так?
Не дождавшись ответа, он шагнул к Наталье:
— И вы туда же! — укорил он ее, покачав головой, словно не ожидал, что Наталья тоже окажется из разряда осуждаемых им женщин.
— Перестаньте, — поморщилась Наталья.
— Ты гонишь, дядя! — крикнул Димон. — Зря пристал к женщине!
Он имел в виду, что Наталья была одета, пожалуй, скромнее всех. Собираясь в дорогу, она, видевшая себя в роли возвращающейся изгнанницы, блудной жены, решила подчеркнуть это покаянным видом одежды: очень простые джинсы и черная футболка с рукавами.
— Хотите сказать, что вы скрываетесь? — спросил Притулов. — Но ведь не мешок на себя одели, все скромненько, но красивенько, и черный цвет вам идет, и вы это знаете! Тоже дразните, как и все! А вы, бабушка? — продолжил он, перейдя к Лыткаревой. — Вам-то совсем уже стыдно!
— Ты чего это? — растерялась Татьяна Борисовна. — Имей совесть, чего пристал?
— Я-то не пристаю, это вы пристаете! И ты, бабушка, тоже! Тебе умирать пора, а ты платочек цветной на голову нацепила! Кому нравиться собралась? А я тебе скажу: это инстинкт! Вы хотите нравиться, даже когда уже никому не нравитесь! Вы до смерти хотите нам головы морочить!
Тем временем Тихон снял с себя сумку и положил ее на ноги Вике, чтобы прикрыть ее живот.
Но Притулов, метнувшись к ним, ухватил сумку, отбросил и спросил, словно безмерно удивившись:
— А это что? Это животик у нас! Совсем у нас голый животик! И ножки голые! Как в стриптизе, среди людей находимся! Для кого? Для своего молодого человека? А разве он и так всего этого не видел? Ты пойми, девушка, — убеждал Притулов Вику страдальческим голосом, — ты пойми, что происходит! Ты с одним по улице идешь, а другим себя показываешь! Это же проституция форменная!
— Дурак! — не удержалась Вика.
— Вот именно, — буркнул Тихон, чтобы не остаться в стороне.
И тут Притулов рассвирепел. Он перестал себя сдерживать и полностью отдался праведному гневу.
— Я тебе дам дурака! — закричал он, нагнувшись к Вике и широко раскрывая рот. — Только из школы выскочила, а туда же! Я что, неправду говорю? Все тебя глазами лижут, а ты радуешься! Сама себя выставляешь — нате, гладьте, хватайте! Ладно, уговорила, — сказал он намного тише и будто успокоившись (хотя внутри все дрожало и звенело). — Раз ты хочешь, я поглажу!
И он потянулся рукой к Вике.
— Э, э, ты куда! — Тихон начал отталкивать его руку.
— Прекратите! — закричал и Ваня.
— Ты не увлекайся, — предостерег и Петр, которому шутки Притулова перестали нравиться.
Притулов резко ударил прикладом по рукам Тихона, а потом по голове.
И, будто и не он это сделал, опять сделался ласковым и улыбчивым:
— Девушка, не упрямься, — уговаривал он. — Ты же этого хочешь!
Вика завизжала, вжимаясь в стекло и выставив руки.
Всем стало не по себе.
Все поняли вдруг, что Притулов, пожалуй, все-таки сумасшедший.
Даже Маховец подумал об этом, но молчал — он хотел посмотреть, что будет дальше.
А Федоров встал и крикнул:
— Слушай, ты! Кончай идиотничать!
— В самом деле, не надо! — пискнул и Личкин, который жалел обижаемую девушку.
Притулов, ощущая общую вражду, наслаждался. Ему всегда этого не хватало — зрителей и ненависти. Обстоятельства вынуждали его вершить суд тайно, один на один с жертвой. И у жертв не было времени выразить ему свою ненависть — слишком быстро все происходило, а растягивать удовольствие Притулов не имел права.
С детства, с того момента, когда он увидел свою маму с чужим мужчиной (проснулся, чего-то испугавшись и пошел к маме), а она была синевато-бледная, будто мертвая, и зубы скалились, а мужчина кряхтел и стонал, ему хотелось убить всех женщин, потому что на самом деле он хотел убить маму, но не мог этого сделать. Намного позже, возвращаясь после своих прогулок, умывшись и отчистившись, он лежал в своей постели у стены, за которой спала постаревшая мать, и тихо шептал: «Вот я тебя и опять убил!»
Петр вскочил и пошел к Притулову.
Тот повернулся и ощерился.
— Кто подойдет или дернется — стреляю, — сказал он, не повышая голоса. И опять протянул руку Вике, приглашая: — Пойдем.
Вика по-прежнему визжала и загораживалась.
Тогда Притулов резко схватил ее и потащил на себя, через потерявшего сознание Тихона, который накренился и стал падать.
Он оказался весьма сильным, этот невысокий, коренастый человек — сумел выволочь Вику в проход и потащил ее в конец автобуса, к двери биотуалета.
Ваня был наготове.
