«великий», — добавляет он. — По отношению ко всему — к государству, спортсменам, ученым, художникам, писателям. Хватит уже! Замечательный — в лучшем случае.
— Надо направить ультиматум королеве Великобритании, пусть переименует страну, — комментирует Сталин.
В зале слышен тихий смех.
— Я вам слова не давал! — одергивает Ваня. — Ладно, великих людей еще можно оставить. Но страны — нет! Это несправедливо! Или уж тогда государство Науру, где десять тысяч человек, пусть тоже называет себя великой!
— Нам нужна великая Россия, — напоминает Сталин.
— А! И Столыпин вам пригодился! Не только его вагоны, хотя это не его вагоны. А я вам скажу: нам не нужна великая Россия!
Зал недоброжелательно ахает.
— Да! — выкрикивает Ваня. — И великая Америка не нужна! И великий Иран, Китай и все прочие великие — не нужны! Нам нужна нормальная Россия, нормальные страны, нормальный мир!
Это получается эффектно. Ваня ждет аплодисментов.
Их нет.
Он продолжает:
— Но дело не в этом. Странная штука история, какую страну отдельно ни возьми: славные победы и свершения. А посмотреть в целом на историю мира: преступления, кровь и предательства. А если и проявляется что-то человеческое, то не благодаря, а вопреки войнам! Потому что человек в любом окопе умудряется соорудить себе временный дом! И не надо говорить, что цивилизации развивается из-за войн — то есть всякие технические усовершенствования и тому подобное. Неужели они для труда не развились бы?
Сталин зевает.
Да и в зале заскучали все, включая свидетелей с обеих сторон.
— К делу! — спешит Ваня. — К конкретному делу. Подсудимый в прошлый раз обхитрил меня. Будто бы он старался для государства. Вопрос — какой ценой? И для государства ли? Да, он построил империю! Громадную, хоть и гнилую во многих местах. Зачем? Да все просто! — смеется Ваня. — Этот человек всегда видел себя императором, а как им быть без империи? Вот он ее и строил! Как постамент себе! Чем выше постамент — тем выше памятник! Нам говорят: он великий государственный деятель, который был, увы, злодеем! Нет! В этом и подмена! Он великий злодей, который стал государственным деятелем! Ох уж эта объективность! Неоднозначная фигура! Да однозначно все! Гитлер — преступник? Преступник! И его повесили бы, если б жив остался! Вот я и требую — признать Сталина-Джугашвили Иосифа Виссарионовича преступником в первую очередь! Преступником, повинным в геноциде собственного народа — ведь неслыханное дело, господа присяжные! — обращается Ваня к неизвестно откуда взявшимся присяжным за барьерчиком. — А Пол Пот и другие красавцы, что пошли за ним, они только пример брали — и обязательно, заметьте, во имя коммунистического будущего! Во имя равенства! Лучший и самый дешевый уравнитель тот же Пол Пот придумал: мотыгу! А у нас уравнивали пулей, ссылкой, тюрьмой, пропиской, всеобщим тайным голосованием, которое ни для кого не было тайной!
— Вы кончили? — скучным голосом перебивает защитник.
— Молчать! Я тут судья!
— А, ну да. Просто вы общеизвестные и банальные вещи говорите, а люди обедать хотят.
— Успеют! Главное, в чем я обвиняю Сталина, самое страшное его преступление: он отменил мораль человеческую и ввел мораль партийную! То есть групповую, бандитскую, инквизиторскую, если хотите, где членам ордена можно все, а остальным — ничего!
— Опять меня в масонстве обвиняют, — кривится Сталин.
— Я обвиняю! — голос Вани зазвенел. — Я обвиняю в том, что Сталин развратил народ! Ты запутал всех— и все перестали понимать, что хорошо, а что плохо! Ты приучил всех врать, жульничать, скрывать, хитрить, обманывать, целая нация при тебе прошла естественный отбор и выжили те, кто лучше умел врать, лицемерить и жульничать! Ты разрешил своему ордену скотство, разрешил безнаказанно убивать — как разрешали Гитлер, Чингисхан, Тамерлан, Александр Македонский, Иван Грозный, Петр Первый, Наполеон и прочие развратители человечества, которым благодарное развращенное человечество ставит памятники на крови убиенных братьев по разуму! И пока не будет первым словом каждого такого памятника слово «тиран» или «убийца», не поумнеет человечество! — Ваня уже не стесняется пафоса и громких слов, потому что — от сердца. — Ты лишил общество шанса стать обществом — и оно не скоро еще им станет, ты лишил людей потребности задавать вопросы, а за государством оставил право либо не отвечать, либо, в лучшем случае, констатировать факты! Вот я спрошу тебя, что стало с той баржей, где были заключенные, — с той баржей возле Курил, которую отнесло на юг, она получила пробоину, японские рыбаки хотели помочь ей, полторы тысячи заключенных там было, полторы тысячи душ в этой барже, что стало с ней?
— Она утонула, — пожал плечами Сталин.
— Прошу слова! — поднимается обвинитель. — Господин… э…
— Елшин. Ваня. Иван.
— Господин Ваня, во-первых, перестаньте называть пожилого человека на ты, во-вторых, не затягивайте процесс, в-третьих, прекратите все валить на одного.
— Минутку! Но вы же за меня! Вы обвинитель!
— Я — за соблюдение процедуры и закона! — металлически отвечает обвинитель и садится.
Присяжные дружно хлопают.
— Хорошо. Итак: я формулирую вину обвиняемого. Мания величия, садизм, конспирологические наклонности…
— Это личные качества! — в один голос кричат обвинитель и защитник.
— Они привели к преступлениям! — возражает Ваня. — Он, как вирус беззакония, произвола, жестокости, презрения к интересам людей, вирус поощрения лицемерия, коррупции, разделения на чистых и нечистых, заразил все общество, и оно болеет до сих пор! Он — может быть это самое опасное — заразил людей неверием в себя, недоверием к себе, до сих пор многие согласны гнуться под любой сильной рукой, лишь бы им позволяли тихо урвать свой кусок! Дайте барина, не надо выборов! И дают! И хорошо, если барин окажется добрый, — а если нет? Я требую особым постановлением суда запретить в официальных изданиях, энциклопедиях и справочниках упоминание Сталина как великого деятеля, совершавшего отдельные ошибки, я требую каждую словарную статью начинать так: «Преступник, оказавшийся главой государства»! Только так.
— Теперь все? — спрашивает обвинитель.
— Все.
— А требуемая мера наказания?
— Да не надо ничего. Лишь бы все поняли: каждый, кто защищает Сталина, защищает мерзавца, защищает бесчеловечность и, следовательно, — сам мерзавец!
— Попрошу не оскорблять присяжных! — раздается голос.
Ваня вглядывается и узнает писателя Храпонова. И других не менее известных персон.
После этого выступает обвинитель. Речь его на этот раз длится недолго.
— Да я все, в общем-то, уже изложил, — вяло говорит он и садится.
Слово берет защитник.
Он перечисляет славные деяния и подвиги Сталина, описывает его скромность и самоотверженность, перечисляет (это занимает часа три) людей, которые совершали гораздо большие злодейства в тех или иных аналогичных случаях, и в завершение объявляет, что, несмотря на определенные недоработки, Сталин создал мощное государство, благодаря которому, возможного сих пор сохраняется мир во всем мире, ибо, если противостояние двух политических систем привело к холодной войне, вражда систем, политически сходных, могла кончиться войной горячей — ядерной и последней в истории человечества.
Бурные аплодисменты зала и присяжных раздаются в ответ. Обвинитель тоже хлопает.
— Слово предоставляется подсудимому! — объявляет Ваня, напоминая, кто ведет процесс, кто здесь
