молодших, пробиравшихся по тропе к Дружинному Дому... И вовсе не водилось никакого великого ужа в зарослях крапивы, перед порогом бани. Любой инородец прошел бы через крапиву, не споткнувшись ни о какую опасную тварь. Но только нельзя было ходить в том месте инородцам, и не появлялись они там никогда. Не бывало их там и не будет до черной поры, когда иссякнет кровь рода и иссхонет его ветвь на Великом Древе племен.
Сила рода оставляла свой след, никому из иных родов не ведомый, тянула за собой по земле свою отсыхавшую веками пуповину.
Додумав непростое, княжич собрал силы, оттолкнулся от дубовой стены, поднялся в полный рост и, глубоко вздохнув, перемахнул через тын.
Вместе с коротким хрустом у него под ногами хрустнули ветки и поодаль, среди кустов.
Княжич отскочил в сторону, выхватив нож.
Там, где только что хрустнуло, уж и след простыл того человека, кто оставил висеть на ветвях свою седельную сумку, давно знакомую княжичу.
Стимар живо присел и вгляделся в глубину леса на высоте колен. Коломир учил его, что именно так легче всего поймать взглядом крадущегося в чаще человека.
Но слободские были хитрыми охотниками, хитрее северцев.
-- Брога! -- крикнул вдогонку Стимар, уже не надеясь на удачную “охоту”.
С ясеня вспорхнула стайка мелких птах и унеслась прочь лесным ветерком. Тот ветерок и унес с собой искусного слободского охотника.
-- Благодарю тебя, молодший! -- крикнул княжич, обращаясь ко всему притихшему лесу, и, сняв с куста сумку, сдернул узелок с ее горловины.
Тем, что таила в себе та сумка, можно было прокормиться по меньшей мере седьмицу.
-- Вот так инородец! -- прошептал Стимар, опасаясь, как бы Брога не услышал негодное слово.
Княжич еще раз повторил шепотом это слово, почувствовал его горький вкус и подумал, что ему, последышу Турову, отныне вне крови роднее тот, кто не видел и никогда не увидит в нем волкодлака.
В сумке княжич нашел еще большую снизку наконечников для стрел с насечками охотничьих заговоров, по которым сразу признал Слободу. А на самом дне он обнаружил очень ценную вещь -- кожаную перчатку с шипастыми железными кольцами для защиты пальцев и с поперечными штырями, вставленными между слоями кожи и со стороны ладони, и с тыльной стороны кисти. Такую перчатку надевали для встречи с бирюком, волком-бродником -- таким волком, что держится вблизи жилья и не боится смотреть на огонь.
Когда Дружинный Лес остался за спиной княжича, вдоль его пути на полночь, по правую руку легла глубокая борозда межи. За ней расстилался широкий ковер стерни, сжатое поле Всеборова рода.
Со Всеборами частенько дрались то там, то здесь -- вдоль межи, от чащи до дубового перелеска, заслонявшего погост. Сначала сходились с двух сторон, лоб в лоб, грудь в грудь и начинали
Потом малые отступали от межи на полный шаг самого младшего в своем роду и, сплотившись, будто два войска перед битвой или пальцы на двух рукоятях пилы, принимались шептать с двух сторон на одну межу свои заговоры -- но так, чтобы инородцы по иную сторону могли расслышать только шелест губ и свист ноздрей. Распря завязывалась тут же, не успевали дойти до последних слов. Кто-то, глядя во все глаза, не выдерживал и начинал кричать, что межа уж давно выгнулась на полшага на чужих и, раз земли прибавилось, то и победа за своими. Начинали мерить -- то от дальнего куста, то от кочки, то от торчащего из стерни василька. Шаги получались у всех разные -- и у чужих, и у своих -- поэтому без драки ничего окончательно не мерилось и не решалось.
Однажды, когда перепалка пустыми словами уже иссякала, а кулаки уже сильно чесались, последыш Туров ошеломил разом всех -- и чужих, и своих. Он вдруг выпалил то, что невзначай пришло ему на ум:
-- У нас, Туровых, дед мог межу зубами перекусить и на животе ее тремя узлами завязать!
Всеборы остолбенели. Уврат прыснул. Даже Коломир разинул рот и захлопал глазами.
-- Как завязать? -- растерянно спросил он, выдавая чужакам свое негожее беспамятство.
-- А вот так.-- И последыш показал, как можно завязать на животе мудреный узел, по всему видать ромейский.
Всеборы переглянулись. Их старший что-то пробормотал себе под нос, и они потянулись друг за другом восвояси.
Туровы долго смотрели им вслед.
Потом Коломир надвинулся на последыша и стал сердито выспрашивать:
-- Кто тебе сказывал? Тятя? Дядька Вит?
-- А никто,-- признался последыш.
-- Как так “никто”? А откуда ведал? -- еще больше удивился старший брат.
-- А ниоткуда. Сам вымыслил,-- гордо сказал последыш.-- Вот и побили мы Всеборов. Межу их перевалили. Вон они уже где... Ослабели. В иной раз и завяжем их межу, как захотим.
Братья смотрели на него во все глаза. А Коломир даже побледнел, не зная, что сказать.
-- Так в иной раз и молчи. Не твое дело,-- только и проговорил он упавшим голосом, догадавшись, что силы последышева вранья чересчур намного хватило.
Последыш обиделся, но не озлобился, видя, что даже старшего брата сумел невначай ошеломить.
Вечером отец, князь-воевода, порадовался, что между малыми обошлось без драки -- со Всеборами издревле был Большой Мир -- и что свои ринули чужеродных одним крепким словом.
-- Показывай, как завязывать межу,-- велел он последышу.
Тот, робея, показал, хотя и перепутал что-то в сравнении с первым разом, когда все вышло совсем хитро и немыслимо.
Густые брови отца приподнялись, как утренний туман над полем, усы в вышине над последышем пошевелились, как ветви дуба, и огромные отцовы руки попытались неуклюже повторить сыновью смекалку.
-- Мудрено,-- покряхтев, сказал князь.-- Кабы ты такую мудрость ромеям показал для острастки.
И поспешив пригласить к себе на трапезу князя Всеборова Мечислава, князь Хорог принялся за чарой меда рассказывать ему о чудном умении своего отца, перекусывавшего межу и заплетавшего ее на пузе небывалыми узлами, какими и змеи по осени не перевиваются. И немало дивился Всеборов князь, почему не сказывал ему ту быль Туров князь раньше, когда сам был малым и когда они оба так же, как нынешние малые, грозно сходились на той же самой меже неподалеку от погоста и выбивали друг из друга спесь.
Драку между малыми запрещали и их деды, запрещали и они сами, нынешние князья. Зорким сторожевым, стерегшим земли, было такое веление: если малые, не переспорив друг друга, сцепятся, то немедля окружать их с обеих сторон межи и стегать плетками без всякой жалости и опаски, не разбирая своих и чужих.
Сколько у малых было радостного страха -- убегать общей гурьбой от конных, мчаться что есть духу до перелеска, шустрыми белками взлетать в самую глубину дубовых крон и уж оттуда, сверху, бросать и в хохочущих всадников, и друг в друга сучки и желуди.
Последыш прихрамывал, отставал и ему всегда доставалось. И вот вскоре после того, как он вымыслил новую Турову быль, посрамившую соседей, снова сошлись малые посреди того поля, снова помучили-потеребили древнюю межродовую межу, снова между собой повздорили и, обменявшись
