удивительно, что так бывает… — запихиваю в карман его пиджака пачку денег.
— В самом деле?! — изумляется Афанасий Сергеевич, не веря своему счастью, но тут же хмурится: — Скажите честно, вы ведь каким-то образом заставили их отдать эти деньги?
Лишний раз поражаюсь его незнанию жизни.
— Просто мы выяснили, кто есть кто, а ваши карточки действительно выиграли, только вы бы об этом никогда не узнали… — Думаю, почему бы карточкам Афанасия Сергеевича действительно не выиграть?
— Правда?! Значит, вы с ними знакомы? Удивительно! — восхищается историк. — Мне никогда не везло в подобного рода предприятиях. Вот и сейчас я по глупости проигрывал все, что скопил на черный день… Спасибо вам!..
— Не за что… — обнимаю его за плечи, и мы идем к эскалатору.
Часа полтора я просидел с Афанасием Сергеевичем в уютном ресторанчике недалеко от центра, слушая историю его жизни за последнее десятилетие. Ему нужно было выговориться. Афанасий Сергеевич, насколько я его помню, жил один, и все его знакомые были такие же, как он, не от мира сего. Жена от него сбежала меньше чем через год после свадьбы. В доме ощущалась постоянная нехватка денег. Историк все свои силы отдавал изучению прошлого, тогда как жена его, женщина простая, хотела жить настоящим. Ее, конечно, тоже можно понять.
Я бы селил ученых, подобных Афанасию Сергеевичу, в специальные городки, где за ними следили бы и обеспечивали им нормальные бытовые условия.
— Мы уже больше двух лет занимаемся архивами ВЧК, — рассказывает Афанасий Сергеевич, — то есть документами, относящимися к периоду становления Советского государства. Это такой ужас… Впрочем, органы на протяжении всего своего существования проявляли удивительно нечеловеческую жестокость, на которую не были способны даже инквизиция и гестапо…
— Могу себе представить… — соглашаюсь я. — А сколько же вы получаете за свою работу, Афанасий Сергеевич?
— Гм… По-моему, где-то в районе пятисот тысяч рублей.
— Вы что, не знаете точно, сколько вам платят за ваш труд? — удивляюсь я.
— Ну, как вам сказать. Ведь нашу работу оплачивает государство, а вы же сами наверняка знаете, какие трудности теперь возникают при финансировании дотационных учреждений, подобных нашему институту. Но мы перебиваемся потихоньку, Олег, перебиваемся.
Смотрю на ветхий пиджачок историка, его древнюю рубашку из плотной фланели не по сезону, с вытертым от бесконечных стирок воротником. Выцветший галстук, который носил, наверно, еще его отец. Да, к истории у нас уважения нет, ну а коли так, то о людях, ею занимающихся, и заботиться нечего.
— Есть в нашем институте группа, которая занимается родословной так называемых «новых русских». Вот эти ученые, насколько я слышал, зарабатывают очень даже неплохо, — смеется историк, но тут же становится серьезным: — К науке это не имеет никакого отношения. Там идет почти сплошная подтасовка. Сейчас многие хотят, чтобы их предки обязательно были графами, князьями, в крайнем случае купцами, но достаточно известными. Ну вот и находят желающим благородных предков. Разумеется, за деньги. За очень большие деньги.
Афанасий Сергеевич с отвращением машет рукой, как бы отметая эту непристойную по его понятиям тему.
— Да что я все о пустяках! — вскидывается он. — Вы-то как, Олег? Ох, извините.,. Герасим!.. Где вы сейчас? Как устроились в этой новой, безумной жизни?
Пожимаю плечами:
— Потихоньку, Афанасий Сергеевич. Долго рассказывать, да и не интересно это, поверьте…
Архивист кивает:
— Хорошо. Это ваше право. Ну, а живете-то вы где сейчас? Надеюсь, в Ленинграде? О! Простите, это я по привычке… Конечно же, в Санкт-Петербурге. Я все по старинке, знаете ли… Рассеян немного стал… Да- а… Летит время… Все меняется…
Афанасий Сергеевич задумывается, и я вижу по его глазам, что историк снова где-то в прошлом. Он почти не притронулся к еде.
— Как вы себя чувствуете, Афанасий Сергеевич?
— А?.. А… Спасибо. Все хорошо, Бог милует, — Афанасий Сергеевич возвращается в настоящее. — Я, знаете ли, зарядку по утрам делаю и обливаюсь холодной водой. Вошло как-то у меня это в привычку и, поверьте, очень даже помогает. — Он смеется: — Я за последние три года не болел даже гриппом.
— Отлично! — удивляюсь я. — Да вы просто молодчина, Афанасий Сергеевич!
— Спасибо, Ол… Герасим, спасибо, — кивает историк. — Я так тогда переживал за вас… Да… Эта нелепая катастрофа… Ваши родители… Мы ведь были большими друзьями с Георгием Васильевичем. Знаете, я ведь стараюсь каждый год хотя бы раза три-четыре выбраться к вашим родителям на могилку. Там же всегда что-то нужно подправить, покрасить. А вы…
— Я… Меня долго не было в городе…
— Да-да, я понимаю, — быстро соглашается со мной историк. — Живым труднее, чем… — Он замолкает, затем снова вскидывается: — Да, я ведь вам могу предложить… — Афанасий Сергеевич начинает рыться в карманах. — Ну вот… Надо же… — хмурится он, не силах найти то, что ищет. — А! Вот! Вы можете пользоваться квартирой… — говорит он, вытаскивая связку ключей. — У меня ведь, как у буржуя, две квартиры… Одна осталась от родителей, это здесь, в центре. Я ею не пользуюсь, так как невозможно жить сразу в двух местах, да и шумно здесь. На улицах всегда столько народу, — смеется он и протягивает мне ключи: — Вот, возьмите, я уверен, что они вам могут пригодиться. Да и мне будет легче… — торопится он высказаться, видя, что я не решаюсь. — Я хоть на квартплате сэкономлю, а то она в последнее время ох как выросла…
— Но ведь вы можете одну квартиру продать? — удивляюсь я. — Или хотя бы сдавать в аренду…
— Пустое! — отмахивается он. — Мне говорили об этом сослуживцы, но многие также и не советовали это делать. Вы же знаете, какие теперь нравы… Там, где появляются большие деньги, отсутствует всяческое понятие о порядочности. А просто потерять квартиру, чтобы она досталась какому-нибудь авантюристу… Я не могу этим заниматься, у меня не получится. Да я и не хочу.
Беру ключи:
— Спасибо, Афанасий Сергеевич. У меня действительно сложности с жильем…
— Вот и прекрасно! — обрадованно восклицает историк. — То есть я не то хотел сказать…
— Да все понятно! — смеюсь я.
— То, что у вас сложности, это грустно, но я рад, что могу вам помочь. Ведь я вас знаю вот с таких лет… — Он указывает рукой куда-то под стол. — Ваш отец был удивительным человеком! А ваша мама — это сущий ангел во плоти! — Он грустнеет. Да будет им земля пухом…
Внезапно Афанасий Сергеевич меняет тему разговора и начинает рассказывать о своей работе над новыми материалами, которые он считает удивительно интересными. Он говорит, что их обнародование станет сенсацией и может вывести человечество на новый виток развития. Он именно так и сказал: человечество. Я не на шутку заинтригован и спрашиваю, о чем, собственно, идет речь, но историк решительно отказывается удовлетворить мое любопытство.
— Погодите, надо все изучить досконально, и вот тогда…
Отправляю Афанасия Сергеевича домой на такси, пообещав,, что в свободное время обязательно буду его навещать.
Я решил осмотреть свое новое жилье. Место отличное — на Малой Садовой, между Невским проспектом и Итальянской улицей. Отец Афанасия Сергеевича был академиком. Квартира огромная: пять комнат, просторная кухня с черным ходом, коридор широкий, как взлетная полоса Пулковского аэродрома. Что говорить, приятная неожиданность. Старинная резная мебель. Кожаные кресла заботливо зачехлены. Две спальни, кабинет. В общем, лучшего и не пожелаешь. Остается только разве что прикупить современную бытовую технику. Вечером еду в Озерки.
Полковник выписался из больницы, и мы втроем, сделав праздничный стол, просидели до начала четвертого утра. Я вкратце объяснил полковнику ситуацию, когда мы с ним вышли в сад покурить, умолчав о том, сколько мне пришлось положить боевиков и приближенных Бенгала. Думаю, полковник и сам понимает, что без трупов не обошлось.
